Мятежник - Вита Марли

узнала нескольких персон. Задумчивого Илая, погружённого в свои мысли, угрюмого Оассиса, молчаливого Юана. Мой новый учитель магии слабо улыбнулся какой-то шутке, но улыбка, едва тронувшая его губы, преобразила лицо и спрятала тонкий шрам.

Десятки глаз скользнули по мне, когда я подошла ближе и огонь выхватил мой облик из темноты. Дроу рассматривали всё ещё с любопытством — в этой части лагеря меня видели редко — но без тени враждебности.

— Да осветит Богиня твой путь, — произнёс Илай приветственную речь и тут же подвинулся, освобождая место.

— Пусть и на твою долю выпадет свет, — проговорила я, присаживаясь к нему на лавку. — Что нового в твоих делах?

— Дела мои… сносно, — пожал плечами скромник и кивнул в сторону Эолиса. — Сегодня отец вынесет вердикт.

Командир повстанцев занимал самое почётное место из всех возможных: орудовал ножом у костра, разделяя куски мяса на вертеле. Он был словно атаман, деливший добычу между разбойниками. Добычей, однако, оказалась вовсе не дичь, пойманная в лесу, а обычная коза из хлева, которую зарезали ради торжества.

Бедняга! Возможно, это была одна из тех коз, которых я когда-то кормила ботвой…

— Все в сборе? — послышался окрик. Тёмный эльф с листом пергамента в руках придирчиво осматривал толпу. — Где Леон?

Когда Леона внесли, я узнала в нём дроу, приговорённого к казни. Его собратья давно пришли в себя и оправились от ран, а он спустя недели — не недели, месяцы! — был всё ещё очень плох. Его усадили к плетёное кресло, сконструированное специально, а ноги укрыли серым войлочным одеялом.

— Порядок, можем начинать, — крикнул его товарищ.

Эльф с листом пергамента прокашлялся, вышел на площадку, хорошо освещённую и всеми обозреваемую, и, прочистив горло, заявил:

— Сегодня в этот священный праздник мы покажем вам пьесу. Да-да, комедию под названием «Штаны дурака Аурелия».

От одного наименования в толпе прокатился гогот.

— Итак, действующие лица. Муж, — дроу показал на своего товарища, — жена, — указал на следующего высокого и широкого в плечах, — слуга и, собственно, Аурелий, — здесь он поклонился, демонстрируя зрителю, что Аурелия будет играть он сам. — А начинается сие действо вот как: однажды жена, прикинувшись больной, попросила супруга отправиться к аптекарю за снадобьем. Пока муженёк ходил, она покамест развлеклась с полюбовником своим, Аурелием, — эльф снова отвесил шутовской поклон и получил презренное улюлюканье. — Но, вот незадача, вместо холщёвой лекарственной сумки она вручила супругу штаны своего кавалера…

Под всеобщие смешки и хохот представление началось.

Вольмондцы, искусные иллюзионисты, оказались ещё и талантливыми лицедеями. Пьеса была комедией, но юмор у неё — вольмондский. Женой оказался огромный мускулистый воинственный дроу, а мужа и любовника играли худые и жилистые.

Зрители хохотали до слез, давясь сбитнем и отбивая ритм по коленям. Сюжет был для меня нетривиален. Муж и любовник, осознав бессмысленность соперничества, объединились, сдружились и прогнали жену-злодейку прочь из дома. Грубые шутки, гиперболизированные жесты, нарочито нелепые позы — все работало на создание комического эффекта. Угрюмый Оассис кривил губы в подобии улыбки, Юан смеялся, даже Леон, закутанный в войлок, улыбался слабо, но счастливо.

Захваченная сюжетом, не заметила Эолиса, опустившегося рядом и сунувшего мне под нос тарелку с угощением.

— Что скажешь? Злодейка получила по заслугам? — мурлыкнул он мне на ухо.

— А не слишком ли жестоко наказана изменница? — стрельнув глазами, медленно отрезала кусок мяса и отправила в рот. — Ммм… Вкусно.

Актеры, утирая пот со лба, кланялись, принимая овации. Толпа ликовала, подбадривая криками и свистом. Костёр потрескивал, разбрасывая искры, а запах жареного мяса смешивался с острым ароматом специй.

После шедевра театральной самодеятельности следом зазвучали барабаны. Илай напрягся, побледнел. Стрельнул глазами в отца, а затем перевёл взгляд на меня, ища поддержки.

— Ты готов? — шепнула я ему.

— Нет, — так же шёпотом ответил Илай, поднимаясь со своего места.

Ритм барабанов, сперва медленный и робкий, постепенно нарастал, превращаясь в пульсирующую волну. К ним присоединились флейты, музыкальные раковины и трещотки. Музыка обволакивала, проникала под кожу, ткала мелодию, как узор и украшала ночь. Дроу начали подниматься с мест, образуя круг вокруг костра. Движения их были плавными и грациозными. Они двигались текуче, как змеи, скользящие по песку.

И их шиими.

О, высшие силы, как искусно они владели шиими! Как красиво сочетали чувственные вольмонские тряски с возвышенной ливенорской хореографией.

Бесспорно Илай был лучшим.

Самый гибкий, самый пластичный, самый артистичный, самый талантливый. Он выделялся среди своих собратьев и это отчего-то не нравилось его отцу. Эолис потемнел, нахмурился. Много боли плескалось в его глазах, когда он видел успехи собственного сына.

Танец разгорался, пламя костра отражалось в глазах выступающих, добавляя им демонического блеска. Ритм барабанов ускорялся и эльфы, танцуя, впадали в транс. Илай кружился в бешеном вихре, руки его описывали сложные фигуры, тело изгибалось и вибрировало. Он был само совершенство, воплощение грации и силы. В его исполнении читалась страсть, тоска по свободе и надежда на лучшее будущее.

На миг наши взгляды встретились, я прочитала мольбу на его лице, словно он спрашивал: «Видела ли ты, как я стараюсь? Достоин ли я?» и я едва заметно кивнула, силясь поддержать его.

Кульминация была достигнута, музыка резко умолкла и каждый участник замер в своей позиции. Наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием брёвен.

— Слабовато, — разрезав всеобщее молчание, заключил командир. — Нужно лучше.

Я знала, что он солгал. Понимала, что недоволен успехом и недоумевала почему. Возникшую неловкость тут же разбавил лицедей, игравший роль, Аурелия. Рассказал весёлый анекдот.

Праздник продолжался.

Глава 35

Недовольство Эолиса кольнуло. В свой танец Илай вложил душу, отдал всего себя.

— Слабовато? — спросила я шёпотом — Разве?

Командир сделал вид, что не расслышал. Нарочно не ответил на мой вопрос. Потянулся к глиняной кружке и заинтересованно — даже слишком! — принялся внимать анекдотам «Аурелия».

Мне в одночасье стало холодно и неуютно, словно на мои плечи легла старая ноша.

Молчание.

Как же ненавистно было молчание. Отвратительное неведение, невозможность задать вопросы, неспособность пробиться через ледяную стену, когда по ту сторону кордона — великое общее дело.

Опасаясь моих расспросов (или просто так командиру было положено), Эолис встал, принял чарку от товарища, разливавшего сбитень, и подняв её, торжественно произнёс:

— За свободный Вольмонд!

— За свободный Вольмонд! — хор товарищей эхом прокатился по подземелью.

Моя кружка тоже взметнулась вверх, присоединившись к общему тосту. В этот миг дроу были едины, как братья, я же оставалась не у дел. Это всё равно, что слышать шутки, над которыми все смеялись, но не понимать их смысла.

Притихшее ненадолго чувство одиночества возобновило беседу со мной.