Мой неласковый Муж - Екатерина Ромеро

После «процедуры» меня облили холодной водой, и я перестал рыдать. Я пришел в себя и больше не плакал, а наоборот, тихо озлобился на них всех, я их ненавидел.

После этого мое лицо и шея постоянно были в крови, рана заживала долго, и я до сих пор помню этот противный металлический привкус.

Я тогда пытался заглушить его очень острой едой со специями. Да, было больно, но зато это обеззараживало рану и отвлекало меня от ощущения крови во рту.

Тогда же я поклялся себе, что когда-то убью каждого из них. Каждого».

После возвращения со службы у меня было достаточно времени для того, чтобы проработать Марата. По правде, это был первый раз, когда я вообще работал с психологом, и Кэрол приложила все усилия, чтобы хоть как-то раскачать меня.

Я не хотел, чтобы она ковырялась в моей голове, я не пускал ее в свою личность, поэтому она помогла мне создать некую маску, которую я натягивал на себя. Для Еси.

Чтобы она меня не боялась, чтобы я не разрушал блоки ее памяти, а просто наслаивал сверху новые воспоминания, от которых она не будет вздрагивать ночами.

И все же мне пришлось поломать себя еще больше, потому что я не знал банальных вещей, мне пришлось снова вспомнить тот ад, который я пережил, — и это было сродни открытому перелому. Во всем теле.

Как оказалось, боль никуда не прошла, я просто ее законсервировал, и стоило Кэрол копнуть немного глубже, меня снова тошнило от отвращения к самому себе.

Я бывший раб, и это не простуда, которую можно полечить. Это всегда будет со мной, Кэрол только подтвердила мои опасения. Все, что я могу, — научиться жить с этим, принять это, а не отрицать, как я делал раньше.

Я бы и дальше ходил с «завязанными глазами», но Еся требовала предельной честности, и я был с ней честным до того момента, пока мог.

Я все еще ей не открылся, потому что мне банально стыдно показать себя без прикрас, ведь там нет ничего прекрасного. Там ее самый нелюбимый цвет — черный. И я живу в этом мраке уже очень давно.

Еся всегда была тем лучиком света, который освещает мне дорогу. Она избавила меня от мрака, а без нее я снова опускался туда, откуда так старался сбежать.

* * *

«— Тебя кормят, тебя никто не трогает. Так чего ты боишься?

— Вас.

— Что во мне тебя пугает больше всего, рабыня?

Мельком на него смотрю. Передо мной высокий черноглазый дьявол с кнутом в руке. Хороший вопрос, но я не знаю, как на него ответить так, чтобы не остаться потом без головы.

— Ваш шрам. И… ваши руки, — говорю честно. Я не умею врать».

Я боюсь выйти из комнаты, потому что там Он. Кэрол ушла, и я снова осталась наедине с Монстром.

Я прекрасно помню, как он наказывал меня, как порол, как делал больно, но вместе с тем я уже вспомнила, что сама просила Армана быть со мной. Он меня ни разу не насиловал, это я всегда к нему лезла, я хотела его. Он лишил меня девственности только потому, что я об этом его попросила.

Я помню, как признавалась Арману в любви, я так надеялась, что это взаимно, а теперь даже не знаю. Зачем он все это делал? И еще у меня просто не сходится тот последний наш день.

Монстр же меня отправил в Халифат, он не менял решение, тогда почему я все еще жива? Я вообще этого не понимаю.

Вздрагиваю от скрипа двери. Арман входит, ставит поднос с едой на край дивана.

— Поешь.

— Не то выпорешь?

— Не то ты упадешь в обморок от голода.

Я вижу мясо с рисом. Мой Монстр всегда любил простую еду, и я тоже уже ее люблю.

Я не вижу в нем агрессии, хотя прекрасно знаю, что этот зверь опасен. Он может напасть в любой миг.

— Ты меня боишься, я знаю, но я не причиню тебе вреда, девочка.

— Как я могу тебе верить? Ты меня отдал Роксу, не оставил мне и шанса. Наверное, добрые люди меня спасли, потому я выжила.

Арман подходит к окну, складывает руки на крепкой груди.

— Да, я отдал тебя Роксу и поехал в аэропорт. Ты знаешь, почему я так поступил.

— Да, ты хочешь мести, тогда почему я здесь? Как так вышло?

— Я изменил решение насчет тебя.

— В смысле?

— Я развернулся тогда и поехал за тобой. Авария была подставной. Я сам ее спровоцировал. Ты не помнишь, потому что была под препаратами. Рокс погиб при столкновении, а я забрал тебя и увез оттуда.

— Так это ты меня спас. Почему, Арман?

Он молчит, а я вытираю слезы. Как бы я хотела, чтобы мы с ним познакомились при нормальных обстоятельствах, без масок, но уже слишком поздно хоть что-то менять.

— Я хотел, чтобы ты жила. И сейчас хочу, Еся.

Его слова меня поражают. Это уже не Марат, это Арман, и он гораздо более мрачный, задумчивый, тихий, серьезный. Он содрал с себя эту маску, и наконец я могу видеть его настоящие, а не имитированные эмоции.

— Почему? Просто ответь: почему ты изменил решение тогда?

— Я изменил свое решение задолго до того дня.

— Уже тогда, когда ты трахал меня в рот при Данте, знал, что не отпустишь? — припомнила.

О, я отлично помню этот жуткий момент. Момент, когда Монстр меня окончательно сломал, когда они смотрели на меня как на вещь, игрушку для развлечения, будущую рабыню.

— Знал.

— А если бы тот телефон не позвонил тогда, ты бы отдал меня Данте? Он ведь так хотел меня «попробовать» при тебе. Проверить, насколько хорошо ты меня вышколил. Этот ублюдок бы трахал меня, а ты бы смотрел. Так было бы?

Арман поворачивается, и я вижу, каким тяжелым стал его взгляд.

— Не надо, Еся.

— Просто скажи: отдал бы?! Правду, пожалуйста. Хотя бы раз.

Арман молчит, и я усмехаюсь. Конечно, отдал бы. Он во всем слушает этого Данте.

— Ты все еще раб, Арман. К большому сожалению, ты всецело зависишь от мнения Данте. Ты сделаешь все, что он скажет тебе.

— Не сделаю.

— Сделаешь, не ври! Не обманывай самого себя, ладно? Ты, точно благодарный щенок, будешь целовать ему руки за то, что Данте избавил тебя от мучений!

— Заткнись!

— Вот и правда. Ты бы отдал