Анчутка - Алексей Малых

его точно накажет. Десять плетей для Манаса уже стали, что щелчки по носу, хуже будет, если поднимет его на смех, но самое страшное то, что он не сможет убить его, эту мерзкую тварь. Вчера Манасу, наконец, открылась тайна его происхождения, когда подслушал разговор дяди с Креславом…

— Это точно он? — задумчиво произнёс Кыдан, путая пальцами ароматные струйки, восходящие от его изящной курильницы.

— Я лично видел на его руке перстень, — перед ханом в рабской позе на коленях, коснувшись ладонями пола, стоял Креслав.

— Так почему же его голова ещё не у меня? — сменив свой монотонный голос на резкий, Кыдан проявил крайнее недовольство.

— Я сомневаюсь…

— Принеси мне его голову! — оборвал не дав договорить. — Ты стал мягкотелым, как слимак (слизняк)! Запомни, пса, который потерял нюх отдают на растерзание стервятникам!

Кыдан схватив деревянную чашу, желая осушить хмельной напиток, и замер так и не поднеся её к своим губам. Он лишь ненадолго ушёл в себя, крепко сжав мозолистыми пальцами резные бока. Его голова повисла, а мелкие, тёмно-русые косы со звоном колец, вплетённых в них, спали с плеч.

— Я жду его голову и руку с перстнем, Креслав, и тогда ты получишь свободу, — более сдержанно продолжил.

— Кыдан-хан, не гони меня, — дерзко встрепенулся, вытянувшись на коленях вверх. — Ты знаешь, что я делаю это не ради свободы. Позволь мне жить и дальше подле твоей курени.

Кыдан поднял на того свой лик. Его глаза лишь слегка были подёрнуты печалью — хан не мог проявлять своей слабости.

— Я знаю, почему ты хочешь остаться — он так похож на неё… — повеяло грустью. — Ты ведь любил мою сестру, верно?

— Я и сейчас люблю её, — еле слышно признался северский, осаживаясь назад.

— Глупец! Это ты виноват в том, что с ней произошло! Если бы ты не бежал! — замолчал, не желая томить себя воспоминаниями, но, верно, и сам себя коря за чрезмерную жёсткость со своей свободолюбивой сестрой не сдержался от горячей исповеди:

— Из всех женщин Дешт-и-кыпчак ему понравилась именно Тулай. Я тогда был слаб в своём роду, я был младшим сыном своего отца, а Ясинь был сильным ханом! Мы могли бы обрести могущество после объединения с ним. Ясинь-хан прислал сватов с щедрыми дарами, а она отказалась. Я думал, что она просто не пожелала стать четвертой женой Ясинь-хана. Я же, в своей жадности, делал вид, что не слышу её, а она слёзно молила меня не соглашаться на брак. Но как я мог мучить её?! — вдруг встрепенулся, голос надломился. — Я не выдал бы её замуж без её согласия! Я уже собирался отослать назад дары, хотя союз с Ясинь-ханом нам был крайне необходим тогда! А ты! — растеребив нарыв в своей душе, Кыдан рыкнул, что Креслав сжался, пряча голову в плечах. — А ты?! Ты всё испортил. Истинно — любовь делает нас безумцами! — драгоценная слеза степняка сорвалась с его ресниц. Словно стесняясь, своей слабости, хан стремительно смахнул сбежавшую слезу, посмотрел по сторонам, будто испугавшись, что о увиденном могли рассказать шёлковые занавески, растянутые вдоль стен. — Я только хотел, чтоб она была счастлива, — его голос дрогнул. — Я был слишком требователен к ней, — замолчал, а потом судорожно втянув в себя воздух, закончил свою исповедь, — в её смерти я виноват не меньше тебя.

— Прости меня, мой повелитель, — Креслав стоя на коленях, с каждым словом степняка опускал голову ниже, пока своим израненным лбом не коснулся мягких килимов. В отличии от хана, он не сдерживал своих слёз. Её крик постоянно стоял в его ушах, особо отчётливо он слышал его, когда оставался один в своей веже.

* * *

Дикое поле. Двадесять лет назад, месяц спустя после неудавшегося побега Креслава из полона.

Заслышав фырканье коней, Креслав скинул овечье одеяло и попытался быстро подняться. Глухой, болезненный стон сорвался с изуродованных губ. Северский схватился за рассечённую грудь, своими поспешными движениями растревожив плохо-заживающие раны — при отсутствии должного лечения те не затягивались, нарывали. Прищурившись от света, озарившего его жилище, он с пущим рвением попытался встать на колени, разглядев своего единственного посетителя за последнюю луну, но переломанные рёбра сковывали его, делая движения неумелыми и корявыми.

Откинув полог кибитью лука, в вежу зашёл Кыдан. Он был светел лицом, статен, а взгляд его ореховых глаз был холодным и надменным. Терпеливо ожидая пока Креслав примет перед ним коленопреклоненую позу, он стоял сложив руки за спиной и держа в них свой изогнутый лук. Наконец, медленно бесцветным голосом заговорил, с ног до головы соизмерив своим презрением изувеченного северского. Через всё лицо хозяина скромной вежи проходил уродливый рубец, обе губы были рассечены и криво срослись, нос был перекошен, а слева чернотой зияла пустая глазница, перечёркнутая ещё одним шрамом.

— Кыдан-хан, тучны ли твои стада? — продрав горло, начал Креслав.

— Оставь это своим доброжелателям, — замолчал оглядываясь по сторонам, примечая скромное убранство, а вернее отсутствие его, — если они у тебя ещё остались. Я приказал каму (шаман) навестить тебя.

— Ты прещедр, Кыдан-хан! Я не достоин.

— Хан, — задумчиво проговорил, но в голосе не было восторга. — Признаюсь, меня тяготит моё новое положение, которое я получил благодаря вашему побегу. В погоне за вами мы нарвались на урусов, или может быть это ты сказал им, где мы?! — несдержанно гаркнул, вынудив Креслава, склониться немного ниже. — Они разбили нас тогда, а потом разорили курень, убив старого хана, всех его сыновей и беков. А моя сестра! — он закрыл глаза и шумно втянул в себя затхлый воздух, удерживая свою горечь внутри себя, не давая пророниться ни капле, чтоб не почувствовать расхолаживания кипящей в нём ярости. — Ты знаешь, что своей жизнью обязан моей сестре?

— Да, Кыдан-хан, и я готов уплатить за это любую цену, — немного скрипуче ответил Креслав. Ему было тяжело говорить, да и сидеть тоже получалось с большим усилием, но он даже не смел двинуться.

— Тулай молила оставить тебе жизнь. Она сказала, что сама последовала за тобой, когда узнала, что ты убежал. Что нагнала тебя неподалёку от их границы с Дешт-и-кыпчак, — повисла пауза, которая нарушалась лишь хриплым дыханием Креслава. — Я не могу сказать, что рад тому, что ты остался жить, но это лучше, чем ничего — ведь без тебя я не смогу сделать того, что задумал, — Кыдан говорил резко, и словно остриё кинжала, проникало с каждым словом в нутро северскому.

— Твой верный пёс слушает тебя, мой повелитель, — смиренно произнёс тот, скорее просвистел надорванной губой.

— Мне нужно, чтоб ты убил этих четверых, их жён