Предавший однажды - Анна Шнайдер

— Сорок пять.

— У Ромки сын скоро женихаться будет, — фыркнула я. — Летом ему семнадцать исполнится, да?

— Ага. Но он не скоро будет женихаться, он уже, — сказал Ромка, скривившись. — Встречается с одной оторвой. Мальчишки в этом возрасте — безмозглые, жуть! Лишь бы покрасивее и покрикливее, а остальное по боку. Молюсь, чтобы внуков мне не наделал. Мы с женой проводим с ним беседы, но разве в шестнадцать слушают взрослых?

— Я слушала маму, — заметила я и чуть не растаяла, когда Ромка ласково на меня посмотрел.

— Ты — исключение из правил, Надя, — произнёс он сердечно. — Да и ты не мальчик. С девочками, я думаю, в этом плане проще. У парней от секса всё-таки пузо вырасти не может.

Что же это такое? Ромка говорил об отвлечённом, но смотрел на меня, и от слова «секс» в его устах меня бросило в жар, как ту самую шестнадцатилетнюю девочку.

Я бы списала это исключительно на гормоны, но пару дней назад Костя так и не сумел меня возбудить, хотя делал и более откровенные вещи, а тут — такая реакция на пустом месте…

Или не на пустом?..

55

Надежда

Чаю я себе всё-таки налила. Собрала в кулак всю волю — и налила. А потом мы с Ромкой вместе вернулись в редакцию, причём он пребывал в благодушном настроении, а вот я была слегка дезориентирована.

Я никогда не ревновала. Даже Костю. Даже после того, как он признался в измене. Даже сейчас, подозревая, что он зажигает с Олей Лиззи, — я не ревновала, всего лишь хотела узнать правду.

Но только что я чувствовала именно ревность. Жгучую, как перец, и абсолютно бессмысленную — потому что Ромка мне, мягко говоря, не принадлежит. Мы оба несвободны. Да я ни разу и не обнимала его по-настоящему крепко, не говоря уже про поцелуи, и вдруг меня накрыло ревностью. Может, я сошла с ума?

— О чём задумалась? — спросил Ромка, заходя в редакцию. Закрыл дверь и прошёл дальше, к своему столу, а я зачем-то пошла за ним. Посмотрела на пустое место Семёна, и Ромка тоже кинул туда взгляд, сказав: — Сеня писал мне с утра — он в аварию попал. Ничего серьёзного, но пока дождётся гаишников, пока оформит — где-то к двенадцати, короче, будет. Шеф вроде в курсе.

— Ясно, — пробормотала я, поднося кружку к губам и напрочь забыв о том, что только что залила пакетик кипятком из кулера.

— Осторожнее! — воскликнул Ромка, но было поздно. Я сделала глоток — и тут же выплюнула всё обратно в кружку, высунув язык, как глупая собака.

— Шьорт, — выругалась, не втягивая язык, а Ромка уже вкладывал в мою руку свой стакан с водой.

— На, выпей, полегчает. Как тебя угораздило, Надь? Настолько задумалась? О чём интересно.

Я благодарно приложилась к прохладной воде, сделала несколько глотков и решила: а почему бы и нет? Ромка ведь признался, почему бы и мне не признаться?

— О тебе.

Я даже не сказала это — скорее выдохнула.

Он, кажется, не ожидал. Посмотрел сначала растерянно, а затем…

Что-то вспыхнуло во взгляде. Что-то жаркое, дикое и нетерпеливое, вызвав у меня внутреннюю дрожь. И как тогда, во время нашего разговора внизу, в кафе на первом этаже, я увязла в Ромкином взгляде, не в силах отвернуться и даже просто пошевелиться.

Он отобрал у меня стакан, поставил на свой стол с громким стуком, а потом сделал шаг вперёд, положил ладонь мне на талию, привлёк к себе и…

56

Надежда

Когда двадцать с лишним лет целуешься с одним человеком, привыкаешь ко всему — к запаху, твёрдости губ, к знакомым движениям. Ты знаешь всё наизусть, и именно это возбуждает — то, что ты знаешь. Знакомое. По крайней мере у меня так. Но возбуждение от этого мягкое, постепенное — и тоже знакомое. Не новое.

Сейчас же, когда я ощутила совсем другое тело, вжимающее меня в себя, совсем другие губы, целующие иначе, совсем иной запах — точнее, это был запах Ромки, который всегда мне нравился, — возбуждение было резким и острым, как удар молнии. Я превратилась в оголённый нерв, в живую эмоцию, в волну страсти — и с каждой прошедшей секундой ощущала, как удовольствие лишь нарастает, и сердце бьётся чаще, и губы колет, а внизу живота вообще будто ураган рождается, закручиваясь в спирали.

Это было что-то невероятное. Что-то первобытное. Жадное.

И абсолютно неправильное.

Ромка опомнился первым, оторвавшись от меня с полустоном. Причём оторвался он весь — даже объятия разомкнул и отошёл на шаг назад, зажмурившись.

— Надя, я… — вздохнул, открыл глаза и посмотрел на меня виновато. — Прости.

— Если ты скажешь: «Я не хотел», я тебя стукну, — попыталась пошутить я, но получилось невесело. Меня до сих пор потряхивало от желания, и безумно хотелось продолжения.

— В том-то и дело, что я хотел, и давно. — Голос Ромки был хриплым и звучал надтреснуто. — Но я не имею права. Я и так по уши в дерьме, не хватает ещё тебя в это впутывать.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурилась я, чувствуя, как сердце вновь взволнованно заходится. Ну же, Ромка, скажи что-то определённое хотя бы сейчас! — Ты… У тебя тоже проблемы в браке?

— Надя, у меня проблемы давно, — он болезненно поморщился. — Но я не хочу обсуждать это с тобой. Не только потому что считаю обсуждение семейных проблем неправильным, но и потому что подобное может повлиять на тебя саму.

— В каком смысле — повлиять?

— В самом прямом! — Ромка начинал горячиться. Мне даже показалось, что его внутренне трясёт, как, впрочем, и меня. — Одно дело, если мы сойдёмся после твоего и моего развода, и совсем другое — если я сейчас начну рассказывать тебе про себя, ты преисполнишься жалостью и решишь развестись с мужем под влиянием моей истории.

— А это возможно? — я вытаращила глаза.

— Вполне. Надя… Если ты примешь решение закончить свой брак, это не должно быть из-за меня, понимаешь?

— Не очень, если честно… — пробормотала я, но