Предавший однажды - Анна Шнайдер

— Да, автор как раз текст прислала, а художник — иллюстрации…

В этот момент двери лифта разъехались, и мы с Ромкой шагнули внутрь кабины. Створки закрылись, и наш лифт-старичок, слегка громыхая, двинулся вверх.

Я смотрела на Ромку, он — на меня, улыбаясь, и вдруг мне пришла в голову дикая идея… Я не успела её обдумать как следует, наверное, потому что не сомневалась — стоит мне хотя бы на мгновение задуматься, и я сразу же пойму: не надо этого делать.

Поэтому я просто приподнялась на цыпочках и, приобняв удивлённого Ромку за плечи, на пару секунд захватила в плен его губы.

Они пахли сигаретами. Вообще-то я никогда не любила этот запах, но от Ромки ощущать его было даже приятно. Хотя вряд ли дело в запахе. Скорее — в атмосфере тайного, запретного, а ещё — в его реакции на мой поцелуй.

Восторг. Чистейший, невероятный, мощный восторг. Ромка тут же обхватил ладонями моё лицо и принялся целовать в ответ, не давая отстраниться, с жадностью путника, добравшегося наконец до воды, — и я осознала: он держится на расстоянии только до тех пор, пока я не провоцирую. Но если я буду вести себя иначе…

Что всё это значит для меня, я не поняла — потому что створки лифта со скрежетом стали разъезжаться, Ромка мгновенно среагировал, отпрыгнув от меня к стене, и вовремя — потому что в коридоре, прямо перед лифтом, обнаружился Семён.

— Привет, ребята, — поздоровался он, глядя то на меня, то на Ромку, с каким-то странным выражением лица. — Я того… В машине телефон оставил. Вы идите, а я минут через пятнадцать только буду. Жене ещё позвоню… в магазин схожу за водичкой… — И, продолжая что-то бормотать с полубезумной улыбкой, Семён зашёл в лифт, отодвинув нас с Ромкой. Ещё и по плечу его похлопал.

— Что это было?.. — произнесла я, когда двери закрылись, и Ромка хмыкнул.

— Ничего особенного. Просто Сеня заметил.

Я не испугалась. Вот вообще. Ну, это же Сеня — свой в доску, он точно никому ничего не скажет.

— Мало того, — продолжая улыбаться, Ромка подхватил меня под локоть и повёл к турникетам. — Сеня и намёк сделал. Пятнадцать минут его не будет.

— А-а-а… — протянула я и, не выдержав, хихикнула. — Он думает, что мы…

— Он всё правильно думает, — неожиданно ответил Ромка, и я замолчала, ощутив волну жаркого возбуждения. Она была настолько сильной, что я боялась даже смотреть на Ромку, который продолжал вести меня под руку к редакции — и хорошо, что в эти минуты по пути нам больше никто не встретился.

Иначе в курсе был бы уже не только Семён.

Мы дошли до комнаты, в которой работали вместе много лет, зашли внутрь, захлопнули дверь…

И, кажется, пропали.

64

Надежда

Впоследствии я думала, что эта захлопнувшаяся со стуком дверь словно провела черту между нашим прошлым и будущим, между тем, что безвозвратно заканчивалось, и тем, что неизбежно начиналось.

И, конечно, между безгрешностью и грехом.

В те мгновения нам было плевать на то, что кто-то может войти и увидеть. Ну увидит — и что дальше? Да ничего, не уволят же, и даже не оштрафуют — не опоздание…

Ромка посадил меня на свой стол. Это был первый раз в моей жизни, когда я целовалась, сидя на столе, не обращая внимания на многочисленные бумаги, которых в редакции всегда завались — и сейчас они падали на пол, сметённые в сторону нашими руками. Сначала — Ромкиными, которыми он просто расчистил место перед тем, как посадить меня, а потом и моими. Я вцепилась в край стола одной ладонью, второй обнимая Ромку за шею, — и что-то точно свалила на пол с тихим шелестом.

Стихийное бедствие.

Мы оба чувствовали себя именно так, торопливо целуясь, наслаждаясь краткими моментами близости, которая для Ромки была долгожданной — а для меня просто безумно, невероятно приятной.

Болели губы. Кожу на щеках чуть саднило — Ромка, кажется, с утра не побрился, и теперь слегка кололся, но это покалывание не раздражало, как было бы, будь на его месте Костя, а неимоверно возбуждало.

Да, возбуждена я была до тумана в голове. Я абсолютно ничего не соображала, жмурясь, раскрывая рот и дыша в такт с Ромкой, слушая стук собственного сердца, которое пульсировало, казалось, везде, но особенно — между ног.

И жалела, что я в брюках. Ведь юбка — это гораздо проще…

— Ах, — выдохнула я, когда Ромка положил ладонь мне на промежность и чуть сжал пальцы, лаская хотя бы так — поверх двух слоёв ткани. — Мешает…

— Расстегнуть молнию? — сдавленным голосом спросил Ромка, проведя пальцами именно там, где было жарче всего. — Только скажи, Надя…

— Да, да…

Молния поехала вниз с громким «вжух», то, что было под брюками, легко сдвинулось в сторону — и я выгнулась от удовольствия, сразу ощутив, как Ромка нетерпеливо и трепетно гладит мои половые губы. Влажные до безобразия…

— Люблю тебя, — прошептал он мне в шею, целуя в основание — одно из самых чувствительных мест у меня. Я задрожала, ловя первую волну удовольствия лишь от этого признания, и закусила губу, ощутив, как Ромка медленно проникает в меня пальцем. Достигнув предела, он почти сразу вытащил его — и вновь ввёл, из-за чего я, всхлипнув, открыла рот и прерывисто задышала, испытывая острое удовольствие. Слишком острое и, возможно, неправильное — но мне было всё равно.

Ещё раз, и ещё, и ещё… Не знаю, сколько раз это повторялось — пока я наконец не обмякла в его руках, вскрикнув и протяжно застонав.

Только тогда, напоследок обведя пальцем моё лоно, словно наслаждаясь ощущением влажности и жара, Ромка убрал руку. Поправил мою одежду, кратко поцеловал в губы и прошептал:

— Давай-ка уберёмся. Смотри, какой бардак мы развели.

— Что?.. — пробормотала я, с трудом фокусируясь из-за слёз в глазах. После оргазма со мной всегда так. А я ведь уже почти забыла об этом…

— Уберёмся, — повторил Ромка и улыбнулся, глядя на меня с пониманием и теплотой. — Впрочем, я могу и сам. Как раз заодно остыну. А ты отдохни.

Он отошёл от меня,