Исход - Кайли Кент

― Ты уже говорила. ― Она берет меня за руку, и мы спускаемся вниз, где находим Грея и Грейси на кухне, оба сидят за стойкой, а между ними стоит огромный стакан шоколадного молока.

Я улыбаюсь, глядя на эту сцену. Бывают моменты, когда я хочу, чтобы моя дочь принадлежала только мне. Чтобы она снова была только моей. Я знаю, что это эгоистично, но я не привыкла делить ее со столькими людьми. Однако, когда я вижу ее с отцом, у меня замирает сердце. Она заслуживает этого. Она заслуживает его. И он тоже ее заслуживает.

― Мама, ты красивая. Ты вернула свои волосы, ― говорит Грейси. Она пару раз видела мои фотографии, когда я была блондинкой. Но эта девочка ничего не забывает.

― Спасибо, детка. И да, я сделала это. ― Я подхожу и целую ее в макушку. ― Как дела в школе?

― Скучно, ― ворчит она.

― Ладно, а как прошла тренировка? ― спрашиваю я.

― Очень хорошо. Ты должна была быть там. Папа швырнул Адама через весь каток в сетку. ― Она хихикает.

Мои глаза расширяются, прежде чем я перевожу взгляд на Грея, который смотрит на меня так, словно увидел призрака. Думаю, во многом так оно и есть. ― Ты ведь не нападал на ребенка, Грейсон? Скажи мне, что ты этого не делал.

― Я не трогал этого маленького ублюдка. Он споткнулся о мою клюшку. Вот и все. ― Грей ухмыляется.

― Это было здорово. Адам плакал, как малыш, ― сообщает Грейси с такой же ухмылкой. Эти двое ― как горошины в стручке. И не в хорошем смысле.

― Грейси, это нехорошо. Мы не должны радоваться тому, что другим больно, ― говорю я ей.

― Прости, мама.

― Эй, Грейси, тетя Лил принесла тебе подарок. Пойдем, найдем его. Я оставила его где-то в этом большом доме, ― говорит Лилиана, поднимая Грейси со стула и выходя из кухни с моей дочерью на руках.

Грей все еще смотрит на меня. Это тяжело. Я изо всех сил стараюсь не съежиться под его пристальным взглядом. Хотя это непросто.

― Как прошел твой полет? ― спрашиваю я.

― Долго, ― говорит он, вставая из-за стойки и возвышаясь надо мной. Он наклоняет голову, его глаза прищуриваются, и он подходит ближе. ― Как твой день?

― Долго, ― повторяю я.

Он наклоняется и утыкается лицом в мою шею.

― Ты хорошо выглядишь. Почти как девушка, которую я когда-то любил.

Я задыхаюсь, не в силах пошевелиться, пока он не отстраняется от меня и не выходит из комнаты.

Я закрываю глаза, стараясь не расплакаться. В его словах нет ничего такого, чего бы я не заслуживала. Я разбила его сердце. Этого не вернуть и не исправить. Я должна заплатить за свои грехи, и если это мое наказание, то так тому и быть. По крайней мере, он будет рядом, чтобы отплатить мне. Альтернатива…

Что ж, это худшее, что он мог со мной сделать.

Глава двадцать первая

Я ворочаюсь и ворочаюсь всю ночь. Я не могу выбросить Кэтрин из своей гребаной головы. То, как она выглядела, когда я увидел ее сегодня днем. Лилиана не просто привела стилиста. Она повернула время вспять. Это было как шаг в прошлое. Когда все было проще, легче. Когда я не чувствовал этой тяжести в груди, этого гнева, который никак не проходит…

Я не замечал этого, но было легче ненавидеть Кэтрин, когда она не выглядела так, как я ее помнил. Она все еще прекрасна. Черт, я не думаю, что эта женщина может быть некрасивой. Но когда я увидел ее, выглядящей в точности как девушка, в которую я влюбился и которую оплакивал шесть долбаных лет, мое сердце перестало биться.

― Папочка, ты проснулся? ― Грейси прыгает на моей кровати.

― Да, детка. Что случилось? ― спрашиваю я.

― Мама сказала, что сегодня мы должны попрощаться с бабушкой, ― говорит она.

― Да, мы должны. ― Я вздыхаю. ― Иди сюда. ― Я протягиваю руку, и Грейси прижимается ко мне. ― Тебе грустно?

― Мне нравилась бабушка, ― говорит она.

― Знаешь, если ты больше не можешь кого-то видеть, это не значит, что ты не можешь с ним поговорить. Если ты говоришь, бабушка тебя слышит.

― Как когда мама разговаривала с тобой?

― Твоя мама говорила со мной? О чем?

― М-м-м, не знаю, но она часто повторяла «прости». Она постоянно говорила это перед сном.

― Да, что-то в этом духе.

― Может, когда-нибудь ты и мое имя напишешь? У тебя есть мамино имя, но нет моего, ― спрашивает Грейси, проводя своими крошечными пальчиками по татуировке на моих ребрах.

― Я не знал, как правильно написать твое имя. Поэтому тебе придется написать его для меня, а потом я отнесу его в тату-салон и сделаю копию. ― Я постукиваю себя по груди. ― Над сердцем.

― Почему здесь? Разве это не больно? ― Она корчит рожицу, будто только что укусила лимон, и я смеюсь.

Уверен, что на ребре болит гораздо сильнее, малыш.

Но вслух я этого не говорю. Вместо этого я отвечаю:

― Я хочу, чтобы это было рядом с моим сердцем, потому что ты ― единственная девочка в мире, которой оно принадлежит, Грейси. Кроме того, твой папа ― хоккеист, а хоккеисты крепкие. Я даже не почувствую этого.

― Это правда.

― Нам пора вставать и собираться. ― Я вытягиваю руки над головой и зеваю.

― Тетя Алия купила мне платье, туфли и ботинки, ― говорит Грейси.

― Уже купила? Когда?

― На днях. Она приходила, когда вас с дядей Лиамом не было.

Через несколько минут я иду на кухню, чтобы встретиться с девочками, и замираю на месте, когда мой взгляд падает на Кэтрин.

― Это «Versace»?

― Твоя сестра купила его, ― стонет она.

― Конечно, купила. ― Я качаю головой и поворачиваюсь к Грейси. ― Ты готова? ― спрашиваю я Кэтрин.

Я изо всех сил стараюсь не замечать, как хорошо она выглядит в обтягивающем черном платье. У него глубокий вырез с большими пышными рукавами, но то, как материал обнимает ее бедра, заставляет