Даже когда я уйду - Николь Фиорина

мне прочувствовать кусочек той пытки, которой подвергался каждый день. С каждым пророненным им словом я чувствовала, какая внутри его развернулась борьба. Каждый раз, когда он сжимал меня пальцами, я слышала тихий крик о помощи. Каждый его вдох был таким криком. Каждое движение – прошением о помиловании. Хуже всего было ему.

Я чувствовала это.

Словно бродивший бесцельно по земле призрак, потерянный и недоумевающий, неслышимый и невидимый, я чувствовала внутреннюю боль Олли. И это чувство не давало мне уснуть.

Веки тяжелели, но я боролась со сном, глядя на дверь напротив, пока в окно не пролился солнечный свет. Я слышала лишь шорох вентиляции. Мысли в голове крутились, словно хомяк в колесе. По кругу и снова по кругу. Визит отца. Олли. Стекло на моем матрасе. Олли. Мертвая кошка. Олли. Сосредоточиться хоть на чем-то стало невыполнимой задачей.

Когда двери автоматически открылись, я вдруг поняла, что не спала всю ночь.

В любом другом случае я тут же вскочила бы с кровати, едва заслышав этот «щелк». Я собрала бы вещи – мне бы стоило это сделать и сейчас, – и отправилась в душевую, чтобы оказаться там первой. Но сегодня суббота.

Субботы мы с Олли проводили в библиотеке. А остаток дня – с Зиком в комнате для групповой терапии за пианино. Но сейчас мне не хотелось подниматься с кровати – я лежала, сна ни в одном глазу, обнаженная, абсолютно выжатая после короткого путешествия в ад Олли.

На веках моих будто обосновались два слона, а я ведь закрыла их на сколько… на секунду? А потом в дверь забарабанили, и я распахнула глаза, тут же вглядевшись в часы.

Девять.

Два часа прошло в мгновение ока. Я уснула.

Я выпрыгнула из кровати, натянула худи и спортивные штаны и выглянула в коридор, приоткрыв дверь. Снаружи царил хаос: студенты кричали, по полу рассыпались бумажки, стены были исписаны белым.

Итан держал покрасневшую Брию, не давая ей подобраться к Тайлер. Джерри прижал к стене какого-то парня в наручниках.

В углу спрятался Лиам – его окружали два парня из его банды. Джейк прошагал ко мне: глаза блестящие, лицо мокрое от слез, подбородок трясется.

– Ты обещала! – закричал он, сжимая в руке бумажку. – Ты обещала, что никому не расскажешь!

Я выхватила бумагу из руки Джейка и посмотрела на ее содержимое. Сердце подскочило. Это был мой почерк. Бумаги украшал мой почерк. Зрение застлали слезы: они падали и размазывали чернила, заставляя слова сливаться. Мне хватило одного предложения, чтобы понять то, что знали теперь все вокруг.

В коридоре валялись страницы моего дневника: содержимое его заползло в чужие разумы, заставило наброситься людей друг на друга. Все тайны выплыли наружу.

– Нет… – выдохнула я, повернувшись к разворачивающейся вокруг меня сцене.

Люди кричали друг на друга, кровоточили слезы, выскальзывали сквозь зубы яд и слюна… все словно происходило в замедленной съемке. Я подошла к столу. Обыскала всю комнату, но дневника, который я заполняла два месяца с тех пор, как мне велела сделать это доктор Конуэй, не нашла.

За эти два месяца записная книжка стала моей лучшей подругой. Она принимала каждую мою мысль, выслушивала все самые темные секреты, чтобы мне не пришлось нести эту ношу в одиночку. Мозг заклинило: я попыталась вспомнить все то, о чем поведала дневнику. Своими руками, с помощью карандаша, на бумаге. На той самой бумаге, которую выставили на обозрение всем, кто хотел смотреть.

– Этого не может быть…

Моя записная книжка исчезла.

Я стояла посреди комнаты с пустыми руками. Позади меня появилась Тайлер – в глазах ее застыла боль.

– Ах ты эгоистичная корова! – проговорила она, но я не слышала ее.

Ее голос утонул в раздающихся по коридору криках и тумане, заполнившим мою голову. Я прошла мимо нее – мне нужно было убраться отсюда. Я побежала, расталкивая людей, лишь бы найти выход.

Слева в дверном проеме своей комнаты застыл Олли, уткнувшись плечом в косяк. Он смотрел на меня пустыми зелеными глазами, на лице его не отражалось ничего. Губы его слегка раскрылись, и на какое-то мгновение я поверила, что он обнимет меня. Но вместо этого Олли отвел глаза.

В воздухе застыли проклятья, направленные на меня. И я поспешила прочь, дальше, еще дальше, пока все их комментарии не затихли позади.

Я словно в тумане открыла библиотечную дверь, прошла по лабиринту, по которому гуляла так часто, а потом свернулась в клубок в единственном месте, где меня никто не потревожит. Том самом месте, которое Олли создал для меня.

И там я закрыла глаза и взмолилась о сне – лишь бы тот унес меня подальше от этого кошмара.

Двенадцать

– Когда-то давным-давно жила-была девочка с черным сердцем и потерянной душой. Она была непредсказуемой, импульсивной, никого к себе не подпускала.

– Только не говори мне, что ты влюбился в нее.

– Я… влюбляюсь, это так. Но вот что тебе не говорят о любви: как только ты начинаешь падать в нее, то падение продолжается вечно. Но это уже другая история, друг мой.

– Продолжай.

– Говорили, она не способна на чувства, но взгляд ее говорил о другом. Говорили, что лучше оставить ее в покое, но ее поцелуй умолял меня не уходить. Говорили, что я зря теряю время, но сердце мое не согласно. Говорили, что она была дьяволом…

– И что же ты ответил?

– Что и дьявол когда-то был ангелом.

Он усмехается:

– И какой же у этой истории финал?

– В том-то и прелесть, приятель. Финала у нее нет. У любви нет начала и нет конца, так же, как у падения, о котором меня никто не предупредил. Любовь непредсказуема, импульсивна и не подпускает никого достаточно близко для угроз – совсем как девчонка, в которую я влюбляюсь заново каждый день. Ее черное сердце было щитом, и ее потерянная душа на самом деле отправилась на поиски, защищая себя от бродящих по земле хищников. Возможно, Господь слишком рано поставил крест на своем ангеле…

– Теперь ты решил поспорить с Богом?

– Это я просто к тому, что подарил бы ей вечность… и еще один день после падения.

Оливер Мастерс

Олли

– Садись с нами, – предложила Брия, захлопав ресницами.

Я кинул взгляд на сидевшую в углу Мию.

Как до этого дошло, Мия?

Она расположилась на другом конце столовой – одинокая и покинутая. Теперь ей было все равно, как выглядят ее волосы и что на ней надето. Она тонула в этом ужасном огромном худи, которого в