Даже когда я уйду - Николь Фиорина

стояла в душевой обнаженная. Первым моим порывом было схватить ее в охапку и оттащить подальше от голодных взглядов. Но потом я увидел заживающие раны. Ее идеальную кожу осквернили! Душа моя похолодела. Бедра и ляжки ее украшали пожелтевшие синяки. Я сжал край раковины и поднял взгляд на ее лицо.

– Кто это сделал? – выдохнул я.

Мне было больно от одного только взгляда на нее.

– Ты.

Нет. Я никогда не причиню тебе боли.

Я покачал головой, отгоняя дурацкие мысли. Я скосил взгляд на Скотта – тот тоже смотрел на Мию. Этот кусок дерьма смел смотреть на нее в моем присутствии.

Я поднял ее полотенце и завернул ее в него, притянул к себе. Она не стала сопротивляться. Скотт сделал шаг ко мне, и я поднял руку, чтобы остановить его.

Мия дрожала в моих руках, и я не мог понять – от холода ли, или потому что боялась. Я опустил голову и прижался к ее шее.

– Скажи, что это сделал не я, – прошептал я так тихо, чтобы нас никто не услышал.

Все мое существо зависело от ее ответа.

– Это не ты, – прохныкала она мягко мне в грудь. – Ты был не в себе.

Ее слова поглотили меня. Изничтожили меня. Превратили в ничто. В груди закололо так сильно, что я почти ослеп. Я прижал ее посильнее, уткнувшись лицом в шею.

Я еле унял пронзающую меня боль, сдавив переносицу. Контроль в моих руках.

– Я устал извиняться. Я все исправлю, – быстро пообещал я прежде, чем рассыпаться на части прямо посреди душевой.

Времени у нас оставалось немного. Я мог бы говорить быстрее.

– Я докажу тебе. Прошу, дождись меня. Останься со мной, Мия.

– Даже если ты исчезнешь?

Я приложил ладони к ее лицу и посмотрел на нее сквозь наворачивающиеся слезы.

Черт, я сломаюсь. Она все еще верила в нас. Каким-то непостижимым образом она поняла меня.

Я поцеловал ее в лоб, вдохнув ее запах и хорошенько его запомнив.

– Особенно если я исчезну.

Я отпустил ее. Надел штаны, собрал вещи и ушел. Я торопился. Эмоции резали меня, словно когти дикого животного. Разрывали меня на части. И мне было так больно.

Я остановился рядом со Скоттом и сжал кулак – все, лишь бы не пробить его череп.

– Не смей на нее даже смотреть, – предупредила его моя глупая гордость.

Тринадцать

Моей первой ошибкой было то, что я принес цветы на перестрелку.

Оливер Мастерс

Мия

– Поверить не могу, что уже октябрь, – обрадованно заявила доктор Конуэй, растянув губы в улыбке. – Совсем скоро Хэллоуин, мой любимый праздник! Мы с Марком каждый год устраиваемся у подъездной дорожки и раздаем конфеты. Видеть, как маленькие дети…

Она продолжила восторженно лепетать, а мои мысли вернулись к событиям в душевой. Что-то тогда в Олли изменилось.

Он сражался. Я услышала это в его голосе. Увидела в его глазах. Почувствовала, как энергия битвы исходит от него. Ощутила в его объятьях. Хватило одного взгляда, чтобы он выбрался из своей мрачной грусти, готовый вызволить меня из кошмара. Мое сердце дрогнуло от одной только мысли о том, что он вернется ко мне. Наша любовь стоила того, чтобы за нее бороться, и Олли сражался изо всех сил.

Он сказал что-то Итану, когда выходил из душевой. Я не услышала, что именно, слишком далеко стояла. Но что бы Олли ни сказал, Итан изменился. Я заметила это, когда он пришел ко мне в комнату тем вечером.

Он разделся до трусов и забрался в мою постель. Мне даже кошмар не приснился, но он все равно прижался ко мне безо всяких объяснений.

Олли подобрал нужные слова.

Так же, как подобрал всегда и для меня.

Мы заснули. Я продрала глаза несколько часов спустя, тогда рука Итана оказалась на внутренней стороне моего бедра. Он мягко держал меня и что-то бормотал во сне. Его твердый член прижимался куда-то между моих ног. Мне стоило бы разбудить его и отползти подальше, у меня была на это причина. Очень важная – Олли. Но я не смогла этого сделать.

Я хотела, чтобы Итан нуждался во мне, чтобы он хотел меня. Но я не была в силах понять это желание. И потому я снова заснула, позволив его рукам шарить где угодно и не убирая его стояк. Он что-то бормотал мне в ухо – слов я не разобрала.

Итан проделывал это каждую ночь: мы не разговаривали, но его руки клеймили меня. Я засыпала в теплоте его объятий, представляя на его месте Олли. Притворяться было куда легче. А Итан продолжал дотрагиваться до меня так, словно ему было, что доказывать.

– Мы каждый год одеваемся Мортишей и Гомесом Аддамсами. Из «Семейки Аддамс». Современные детишки нас не узнают, но для их родителей мы самый настоящий хит, – заливалась соловьем доктор Конуэй, когда я, наконец, вновь обратила на нее внимание.

– Мило. – Я сделала вид, что мне в самом деле интересно.

Притворилась, что слушаю ее.

Но доктор Конуэй пронзила меня знающим взглядом и достала из стола бумагу. Скрестив ноги, она из друга превратилась в доктора.

– Как справляешься после визита отца?

– Вы о человеке, который никогда им не был? И врал об этом двадцать лет? Справляюсь просто фантастически.

Лицо ее погрустнело.

– У тебя, должно быть, целая куча вопросов.

– Не о нем… – я выглянула в окно, проследив за каплями дождя. – Если честно, у меня в жизни сейчас и так немало всего происходит. Нет времени думать, как все это на меня влияет.

– Ты должна позволить себе чувствовать боль. У тебя есть на нее полное право.

Боль? Мне было больно, да, но не из-за того, кто утверждал, что является моим отцом, а потом забрал у меня это знание. Мне было больно из-за друзей, которые оставили меня. Из-за Джейка. Брии. Тайлер. Я совершила ошибку, написав об их тайнах в записной книжке, которую украли. Эта троица с ужасной легкостью исключила меня из своего круга общения.

Наступил октябрь, а это значило, что до выпуска осталось полгода. Я не могла показать слабость своему обидчику. Пусть он показал всему Долору страницы моего дневника, пусть подложил дохлое животное мне в комнату и стекло на мой матрас… но я не стану участвовать в этой дурацкой игре. Только через мой труп.

И все же часть меня верила, что во всем виноват Джуд. А другая часть считала, что за этим стоит женщина. Парень может изуродовать кошку. Но расписать стены и украсть дневник? Это девушка. Неужели