Сводные. Том 1 - Лена Харт

Внезапно мне хочется обнять его и спрятаться у него на груди, но он проводит большим пальцем по моей челюсти, и жар, словно волна, распространяется по моему телу. Лёгкая улыбка на его губах исчезает, когда он смотрит на меня сверху вниз.

Наконец, он моргает, словно разрушая заклинание, и опускает руку.

— Одевайся, ладно? — спрашивает он. — Брюки и рубашка с длинными рукавами. Ты со мной сегодня утром.

Отпустив меня, он наливает кофе, и меня охватывает утренняя прохлада. Всё, чего я хочу, — это чтобы он всё еще держал меня, но моё сердце всё равно наполняется теплом. Я с ним сегодня утром.

Поднимаясь наверх, надеваю пару чистых джинсов и носки. Собрав волосы, мгновение колеблюсь, а затем стучу в дверь Егора. В последний раз, когда мы разговаривали, он угрожал меня отшлепать.

После нескольких ударов слышу его тяжелые шаги по полу. Он распахивает дверь, выглядит помятым и опирается одной рукой на дверной косяк, а другой — на дверь, словно пытаясь удержаться на ногах.

Я не извиняюсь. Но и ничего не жду от него.

— Могу ли я одолжить рубашку с длинными рукавами? — спрашиваю я.

Он кивает и оборачивается, закрывая глаза и зевая.

— Да, бери.

Я захожу и обнаруживаю его шкаф, дверь открыта, передо мной уже лежит фланель.

— Чертовски рано, — ворчит он. — Он уже хочет, чтобы я встал?

— Он не сказал.

— Круто, — бормочет он и падает лицом вниз на кровать.

На нём всё ещё вчерашние джинсы, и я оглядываю его комнату, замечая разбросанные вещи: одежду, обувь и мелочи. Здесь грязно, но не слишком.

Взяв рубашку, выхожу из комнаты, закрыв за собой дверь. Обернув рубашку вокруг талии, завязываю узел.

Повернувшись, чтобы спуститься по лестнице, слышу звук позади себя и, оглянувшись, вижу Тимура, который спускается с третьего этажа. Он направляется в ванную, и, хотя мы находимся менее чем в паре метров друг от друга, он делает вид, что не замечает меня, и исчезает в комнате, хлопнув дверью.

Задерживаюсь на мгновение. В тёмном коридоре я едва могу разглядеть порезы на его лице, оставшиеся после вчерашнего дня, но я точно видела порез на его губе.

Я не виновата в том, что он подрался. Но всё же…

Подойдя к двери, поднимаю руку, чтобы постучать, но останавливаюсь. Прислонив ухо к двери, ничего не слышу и изо всех сил стараюсь уйти. У меня есть мазь для его порезов, если он захочет.

Я…

О, неважно.

Сжимаю кулак и наконец опускаю руку, поворачиваясь, чтобы уйти.

Спустившись вниз, замечаю Макса на террасе и выхожу, присоединяясь к нему. Он протягивает мне кружку кофе и смотрит на лес и туман, который висит вокруг стволов.

— Мне нравится рано вставать, — говорит он мне. — Это единственное время, когда в доме и на земле тихо, и у меня есть силы наслаждаться этим.

Я смотрю на него. Мне тоже. Сделав глоток кофе, выдавливаю слова, хотя инстинкт подсказывает мне молчать. Прилагаю усилия.

— Мне нравится, что вы все работаете дома, — говорю ему, видя, как он смотрит на меня краем глаза. — Здесь всегда есть люди. Немного резкие, грубые и властные, но у меня самой есть пара этих нежелательных качеств.

Он с лёгкой улыбкой смотрит на меня, и я, отпив ещё немного кофе, ставлю кружку на перила.

— Пойдём, — говорит он, тоже ставя свой кофе.

Обходя меня, он ведёт меня вниз по лестнице к сараю, по пути забирая ремень с инструментами с рабочего стола в гараже.

Мы выходим за конюшню в загон, где лошади уже гуляют и наслаждаются свежим воздухом.

Следуя за ним, смотрю ему в затылок, а он, надевая пояс с инструментами, начинает работать.

Вопросы. Он как-то упомянул, что я никогда не задавала им вопросов.

Не то чтобы у меня их не было, но именно вопросы открывают дверь к разговору.

— Подержи это для меня, — просит он, поднимая кусок ограждения вокруг загона.

Вхожу внутрь и наклоняюсь, поднимая доску так, чтобы она стала ровно, а он, нырнув через отверстие в заборе на другую сторону, начинает прикручивать её обратно. Достав молоток и гвоздь, он возвращает доску на место, а я помогаю ему держать её.

— Почему Тимур не говорит? — спрашиваю я.

Он не смотрит на меня, вытаскивает ещё один гвоздь и начинает его забивать.

— Я не уверен, стоит ли мне говорить об этом, если Тимур не хочет.

— Это связано с их матерью?

Его взгляд обратился ко мне:

— Что ты знаешь об их матери?

Пожимаю плечами:

— Ничего, честно говоря. Но мальчики явно были рождены не от двадцатипятилетних девушек, которые каждое утро выходят из твоей комнаты.

Он рассмеялся, забивая гвоздь:

— Это происходит не каждое утро, спасибо.

Однако, как я поняла, она могла быть и младше, так как он не уточнил возраст.

Повисла тишина, и его лицо стало задумчивым, когда он вбил ещё один гвоздь.

— Их мать находится в тюрьме, — заявил он. — От десяти до пятнадцати лет.

Десять-пятнадцать… лет?

Я посмотрел на своего дядюшку, который не смотрел мне в глаза, и теперь на меня нахлынула волна вопросов. Что она сделала? Был ли он замешан?

Егор и Тимур всё ещё общаются с ней?

Он двигался вдоль линии, и я следовала за ним, замечая, что ещё одна доска отошла.

Когда она была приговорена? Как долго он воспитывает мальчиков один?

Смягчив взгляд, наблюдаю за ним. Должно быть, это тяжело. Я уверена, что это другая боль — когда у тебя забирают близкого человека, а не когда кто-то решает покинуть тебя.

— Ты любил её? — спрашиваю я.

Но потом опускаю глаза, смущенная. Конечно, он любил её.

— Я окунулся в неё, — объясняет он вместо этого. — Потому что я не мог перестать любить кого-то другого.

Прищуриваюсь.

Он останавливается, достаёт бумажник, открывает его и достаёт снимок.

Протягивает его мне.

Смотрю на него, сразу узнаю Макса и слегка улыбаюсь.

Это не просто снимок. Это полароид с резкой складкой посередине и выцветшими лицами, которые смотрят в прошлое.

На фотографии он лежит на одеяле для пикника, без рубашки, в длинных шортах цвета хаки, обнимая темноглазую девушку с полуночными волосами, которые рассыпаются за её спиной.

Он выглядит бледным и гораздо более худым, чем сейчас, но на его лице та же улыбка, словно он либо смеётся над кем-то про себя, либо думает о вещах, которые обычно обсуждаются только за закрытыми дверями. Однако, несмотря на