Невидимый враг - Анна Снегова

— Первое! Наш Вождь отменяет обычай виры, выкупа за смерть. Отныне нельзя просто откупиться от семьи погибшего, будто то драка, нападение или честный поединок. Любые убийства будут судить судом племени как дело общегосударственной важности.

Всё ясно. Брат снова укрепляет власть и единство страны, устанавливает законы. Мудрое решение! Надеюсь остальные, которые Гордевид намеревается объявить дальше, окажутся столь же дальновидными.

— И второе! Обычай этот тоже древний, но пожалуй, мы слишком долго за него цеплялись. Этот обычай давно устарел, и из-за него в древности уже и так случалось слишком много бед.

Он вдруг замолчал на мгновение и посмотрел прямо на меня через весь длинный-предлинный стол. Воцарилась тишина. Все ждали. Даже домбрист замолчал.

Горячие ладони на моих плечах сжались сильнее.

— Сегодня мы отменяем обычай, согласно которому друид племени непременно должен быть одинок! Отныне ему можно и семью, и детей… и все остальное, что делает человека счастливым.

И все-все-все, до последнего человека, даже дети старшего возраста, которых уже допускали за общий взрослый стол, уставились прямо на меня.

Брат.

Убью!

И что мне теперь со всем этим делать⁈

Кажется, мой Невидимка от неожиданности даже слегка выпустил когти. Потому что я ощутила мимолётные уколы в нежную кожу под платьем, там, где на моих плечах лежали тяжёлые лапы. Но быстро восстановил самоконтроль, прежде чем успел причинить мне боль.

Если бы он знал, что эта боль — ничто, по сравнению с той, которую причиняет моему сердцу. Я же понимаю, что разрешение друиду иметь семью ничего не изменит. Он всё равно уйдет, когда наступит время.

Снятие запрета не принесёт мне счастья, как надеются мой брат и учитель. Только усложнит всё ещё больше.

Я уже это ощущаю, это вспыхивает в направленных на меня со всех сторон взглядах.

Парни и молодые мужчины очень быстро соображают, что к чему. И что есть шанс породниться с семьей вождя через единственную на данный момент подходящую по возрасту, пока его собственные дочери не подросли, девицу.

А девица эта еще и магичка мощная, и вообще… то, что всегда было недоступным, запретным плодом, теперь, оказывается, очень даже можно потрогать.

И попробовать себе заполучить.

Отовсюду льются шепотки, кто-то суетливо меняет положение в пространстве, кто-то осушает чарку для храбрости, кто-то пялится, не мигая… Колин то смотрит на меня с восторженной миной на лице, то бросает угрюмые взгляды исподлобья на конкурентов. Вздыхаю.

А сводникам всё мало. Гордевид встаёт с места и объявляет танцы!

Домбра и жалейка взрываются весёлыми звуками.

Гул разговоров за столом усиливается, словно гудит потревоженный улей.

Я чувствую, как злится мой кот. Сжимает лапой моё плечо.

Когда на дальнем конце стола кто-то поднимается с места с решительным видом, но плюхается обратно, когда его толкает в бок пудовый кулак Колина… над моим ухом раздаётся низкое клокочущее рычание.

Если бы не данная мне клятва, думаю, Барсик уже на мелкие клочки тут всех бы порвал. По крайней мере, неженатую мужскую часть гостей.

Мне вдруг становится горько. Ну и смысл ревновать? Никакого официального права на это у него нет. Он мне никто — не муж, не жених, даже не официальный парень. Сам так захотел, сам обозначил, что не собирается ограничивать свою свободу никакими привязанностями.

То есть, сам привязываться не хочет, но чтоб я была привязана к нему?

А вот не дождётся.

Понимаю вдруг, что и сама злюсь. Злость на брата, на Гордевида, на кота — никто из которых даже не думает интересоваться, а чего, собственно, хочу я сама, в чём я сама вижу своё счастье — вдруг свивается тугим жгутом в единый поток. Вспыхивает у сердца яркой звездой, бьёт пряным вином в виски.

Я резко скидываю лапу со своего плеча. Кот явно не ожидал такого жеста от меня, и это получается без усилий.

А потом встаю с места.

Взгляды со всех сторон жгут огнём, впиваются в лицо и тело. Расправляю плечи. Улыбаюсь гордо. Я — будущий верховный друид племени! Только мне решать свою судьбу. Никому другому не позволю. А сегодня… сегодня мне хочется забыться. Не думать о том, какая страшная, бездонная, зияющая пропасть распахнута под самыми моими ногами. Как будет больно, когда моя душа провалится в эту пропасть, когда я снова стану одинокой. Когда буду молча провожать бесшумные кошачьи шаги в последний раз, а гордость не позволит умолять остаться.

Это будет уже очень скоро.

Но не сегодня.

Сегодня я хочу сделать ему больно тоже. Пусть ощутит хотя бы эхо моей боли. Всю её глубину он не узнает никогда. Такие, как он, не способны, наверное, любить — слишком хорошо берегут своё сердце. И это правильная жизненная стратегия, видимо. Мне бы поучиться этой жизненной мудрости у гулящих котов. Жаль, не получится.

Я уже люблю.

И эта любовь медленно убивает меня изнутри своей неразделённостью.

Всё, что я могу — улыбаться. Поэтому я улыбаюсь. Всем присутствующим. Пусть думают, что благодарю Гордевида и Арна за их заботу.

Всё, что я могу, заставить своего кота хотя бы краешком, хотя бы тенью ощутить то, что чувствую я, тот мучительный огонь, в котором сгорает моё сердце.

Если ревность собственника — единственное, что он способен испытывать, я дам ему этого сполна.

Медленно поднимаю руку и расплетаю ленту. Вытягиваю длинную шелковистую полосу из волнистых прядей волос, отшвыриваю куда-то прочь, не глядя.

Волосы распускаются по плечам, падают до самой талии мерцающим покровом.

Снова устанавливается тишина, только домбра и жалейка приглушают звук, играют чуть тише, что-то лирично-проникновенное.

Когда девушка на праздник приходит с распущенными волосами, это значит, что она ищет себе жениха.

Поведя плечами, я выхожу из-за стола, грациозно и неспешно двигаюсь к центру круга, в котором пока ещё совсем немного танцующих. Каждый мой шаг провожает множество горящих взглядов. Останавливаюсь и встряхиваю запястья. Бронзовые кружки оберегов на браслетах с тихим звоном вторят моему движению.

И я начинаю танцевать.

Как будто никого нет вокруг. Только я — и музыка. И небо над головой, а по нему плывут пышные облака, и дела им нет никакого до мелких страстей глупых людишек под ногами. Как будто не плачет сердце тихо, там, где никто не видит.

Взмахиваю руками над головой, и кружусь под звон браслетов. Белые юбки взметаются, а потом снова ластятся к ногам.

Никто не решается приблизиться. Вокруг меня словно