Искупление - Вера Александровна Петрук

пялиться в темноту, глотать слезы, непрошено текущие по щекам, и проклинать свою магию, которая там, где не надо – например, в Белопутье, позволяла разглядеть даже узор на коре деревьев глубокой ночью, но сейчас, когда ей так хотелось увидеть мать, оставляла тьму непроницаемым мраком.

 – Я горжусь тобой, – выпалила она, кусая губы. – Жалею только, что меня рядом не было. И папа бы тоже тобой гордился. Ты все сделала правильно.

Нет, не эти слова она хотела сказать, но порядок мыслей, который Дэйра тщательно выстраивала, пока спускалась в подземелье, сломался в миг, едва она услышала, как идет Ингара. Почему она не хотела показать лицо? Что они успели с ней сделать?

 – Я тоже тебя люблю, – послышался тихий голос герцогини. Это была она и не она одновременно. Никогда Ингара не говорила, что любит ее, и никогда ее тон не был таким… сломленным?

 – Десять минут бесконечно мало, чтобы сказать все, что я хочу, Дэйра, – продолжила Ингара. – Позаботься о Томасе…

 – Ты сама это сделаешь, – почти грубо прервала ее Дэйра. – Я вытащу тебя отсюда. Просто верь мне.

Один из охранников за спиной хмыкнул, но ей было плевать. Пусть слушают.

 – Ты не можешь, – спокойно произнесла Ингара. – И я тебя не прошу этого делать. Прошу другое. Не ввязывайся в эту войну. Я знаю, зачем ты приехала в Майбрак. Не ищи ничего, уезжай из Сангассии. В мире достаточно мест, где вы с Томасом сможете найти новый дом.

Дэйра снова хотела возразить, но тут Ингара торопливо добавила:

 – У меня есть еще одна просьба. Убей меня, Белая Госпожа. Это в твоих силах, даже без первофлоры. Хочу к твоему отцу.

Дэйру называли Белой Госпожой много раз, но, когда эти слова прозвучали из уст матери, вот тогда ей стало, действительно, нехорошо. Будто ее назвали Дьяволом, тем самым, из бездны.

 – Нет, – только и сумела вымолвить она. – И с папой все будет хорошо. Хан отпустит его из плена.

 – Айбак прислал его голову в первый день осады Эйдерледжа, – сухо сказала мать. – Лорны скормили тебе очередную ложь. И раз мы затронули эту темы, то знай. Что бы тебе ни говорили другие, Фредерик Зорт – твой настоящий отец.

 – Конечно, – кивнула Дэйра, чувствуя, что островки ее личного мира начинают сползать в пропасть.

 – Если ты не убьешь меня – быстро и милосердно, это сделает Айбак – долго и мучительно, – продолжила своё Ингара. – Я много грешила, и ты получала от меня больше боли, чем материнской любви, но я хочу найти свое искупление. Найди его и ты. Не оставайся той, у которой я прошу смерти. Я растила тебя, как человека. Так будь им. Поверь, это гораздо сложнее, чем быть самым могущественным магом на свете.

Кем я пока не являюсь, тяжело подумала Дэйра. Но кем обязательно стану.

 – Я не прощаюсь, – решительно сказала она и, повернувшись, первой зашагала вверх по коридору.

Стражники поспешили следом, а из камеры не раздалось больше ни звука.

***

 – Молись, чтобы моя злость стала меньше, когда мы найдем хранилище! – Дэйра с трудом сдерживала себя, чтобы не наброситься на Нильса с кулаками. – Не отпирайся, ты знал и про смерть моего отца, и о том, что мою мать собираются отдать ханам на растерзание. Знал и не сказал ни слова! Как я теперь могу тебе верить?

Они оставили позади последний жилой квартал и направлялись к докам, намереваясь проверить старые причалы, по слухам, возведенные еще до строительства Майбрака. Туманы уползли – то ли спать, ли то по другим делам, и в ночном небе воцарилась почти полная луна, истекающая неприятным желтым светом. Впрочем, в другое время Дэйра обязательно бы на нее засмотрелась, но сейчас ей все было неприятно. Раздражали и лошадь, которую достал Нильс, пока она говорила сначала с князем, потом с матерью, и запутанные, похожие на лабиринт, улицы Майбрака, и выщербленная мостовая, гулко звенящая под копытами гнедой, и сам Нильс, который либо отмалчивался, либо шепотом шикал на нее, чтобы она говорила тише.

Но особенно Дэйру бесило время. Вот уже четыре часа прошло, а они не обошли и половины центральных кварталов столицы. О трущобах и пригороде даже думать не хотелось. Если бы не Нильс, который каким-то чутьем выводил их на новые улицы, Дэйра бы бродила кругами вокруг замка. Но признавать его заслуги она не собиралась, так как едва успокоилась после того, как он наотрез отказался вытаскивать Ингару из темницы.

 – Ты это можешь, ты шпион, вон какой хитрый план придумал, чтобы втереться ко мне в доверие, – уговаривала она его. – Давай просто перебьем всю стражу. Я помню турнир, тебе не было равных.

В ответ он посмотрел на нее так, будто она попросила его украсть корону с головы Сандро Десятого.

 – Я понимаю твою скорбь, но мои возможности не безграничны. Что бы изменилось, если бы я сказал тебе о смерти отца? Ты и так была убита горем после Нербуда. Лучше сосредоточься. Если продолжишь болтать, пропустишь хранилище.

Я тебе еще это припомню, пообещала себе Дэйра и, заткнувшись, попыталась собраться. Как близко должно было находиться хранилище, чтобы она его почувствовала? И что именно должно в этот момент прийти ей в голову? Бросит ли ее в жар или в холод, или она почувствует радость, а может, страх? Жаль, что она не догадалась подробнее расспросить Древнего. Впрочем, вероятно, Старик и сам не знал. Как бы там ни было, но Дэйру периодически бросало и в жар, и в холод, порой ее накрывал страх неудачи, а порой душа вспыхивала ликованием, предвкушая, как она освободит мать вопреки чагарам и Лорнам. Она надолго замирала, всматриваясь в спящие стены домов или в потертые камни мостовой, но образ хранилища, наполненного магической силой, продолжал оставаться недосягаемой мечтой.

Они прошли вдоль старой причальной стенки, побродили у закрытого Храма Морской Пены, обошли квартал со старинными особняками, даже забрались в частный сад, в котором Дэйре послышались какие-то звуки, и ни с чем вернулись на городскую набережную. Полоска неба над самым горизонтом у моря светлела. Если в начале ночи Дэйре постоянно мерещились разные голоса, запахи, мысли и непонятные ощущения, которые она принимала за тот самый знак, то под утро не чувствовала уже ничего. Лишь усталость и опустошение. Она все больше думала о