Брат моего парня - Виктория Вашингтон

Я чувствовала, как кровь стучит в висках. Я понимала, что все нечисто. Но не могла предположить, что настолько. Это как сильно родители Кая и Коула меня ни во что не ставят?

— Ты знал об этом давно?

Он качнул головой.

— Недавно. Отец пригласил меня в кабинет за два дня до поездки. Сказал, что всё уже практически согласовано. Что Лиз будет идеальной женой. Что я обязан. Знаешь, как он умеет говорить. Гладко, как нож по льду.

Я вдруг почувствовала, что задыхаюсь.

— И ты… что?

Он вскинул глаза, полные отчаянья.

— Я выбрал тебя. Сразу. Без колебаний. Я встал и ушёл. Сказал, что женюсь только на тебе, и точка. Но отец не отступал. Он начал давить, как умеет. Угрожал заморозить бизнес, убрать меня из наследников, стереть из семьи. Тогда я… Я испугался, что он что-то сделает. Что он может сделать тебе больно. Или нам.

Он подошёл ближе и взял меня за руки. Лёгкое, осторожное касание, как будто боялся спугнуть.

— Я сделал это предложение, чтобы поставить точку. Чтобы не оставить отцу шанса продавить своё. Я хотел защитить нас. Только не подумал, что делаю тебе больнее, чем он когда-либо смог бы.

Я смотрела на него и чувствовала, как внутри всё крошится. То, что держало, что оправдывало — теперь трещало по швам.

— А тот водитель… — спросила я тихо. — Он как связан? Вы как то слишком остро отреагировали.

Кай сжал губы.

— Он вёз документы. Очень важные. Контракты, договорённости, которые должны были узаконить соглашение между нашими семьями. Его авария — это не просто совпадение. В машине были бумаги, которые могли бы связать всех. И они пропали. Полиция думает, что это было… не случайно. Что кто-то хотел их перехватить.

— Думаешь… это правда?

Он не ответил сразу.

— Возможно. Или кто-то из наших. Или третий игрок. Но суть не в этом. Суть в том, что я оказался в эпицентре. И потянул тебя туда, не спросив.

Я отступила на шаг. Боль от слов была слишком резкой.

— Кай, ты бы мог мне сказать. Не делать из меня пешку.

Он закрыл глаза, будто удар был физическим.

— Я не хотел. Правда. Я думал, если успею — всё решится. Мы объявим о помолвке, и отец отступит. А потом… потом я бы сам разобрался.

— Разобрался? — прошептала я. — Пока меня обсуждают за спиной? Пока я теряю лицо и уважение?

Он подошёл ближе, взгляд дрожал от напряжения.

— Я не справился. Я пытался быть сильным, Рэн. Ради тебя. Ради нас. Но сейчас… я на грани.

Он взял меня за плечи, сжал бережно.

— Я люблю тебя. Чёрт побери, как же я тебя люблю. Я просто просчитался. Поверил, что смогу контролировать всё. Но если бы ты тогда, у стола… если бы ты сказала «нет» — я бы всё равно выбрал тебя.

Я смотрела на него, и внутри снова возникала та боль, которую я так старалась заглушить.

— Всё это… не было честно. Ни передо мной. Ни перед тобой.

Он кивнул, сжав зубы.

— Я знаю. И поэтому прошу. Только одного. Не уходи сейчас. Дай мне шанс всё исправить. Я поговорю с отцом. Я поставлю всё на место. Скажу, что ты не обязана быть частью их игры.

Я вздохнула. Глубоко. Через боль.

— А если он не послушает?

— Тогда я уйду сам. Без денег. Без имени.

Он смотрел так искренне, что сердце сжалось.

— У тебя есть ещё шанс доказать и исправить все, Кай. Только один.

— Я не подведу, — прошептал он.

30

Я заметила свет в беседке, когда возвращалась с прогулки — мягкое, тёплое свечение в гуще деревьев. Неяркое, но достаточно, чтобы разглядеть фигуру внутри. Он сидел в тени, как будто не хотел быть замеченным. Но я узнала бы его из любой тьмы.

Коул.

Я замерла. Было поздно. Холод пробирался под свитер, щекотал шею. В голове была каша из мыслей и разговоров, и всё во мне просило тишины. Но ноги, как обычно рядом с ним, не послушались.

Я поднялась по деревянным ступеням. Он сидел, облокотившись на перила, в одной руке держал кружку с чем-то горячим — запах корицы и гвоздики в воздухе. Другой рукой он постукивал пальцами по деревяшке. Мелко, нервно. Но когда я подошла ближе, он перестал.

— Будешь? — спросил он, не поворачиваясь, кивая на термос. — Осталось немного.

Я кивнула. Он налил в кружку, протянул. Наши пальцы соприкоснулись, и от этого прикосновения внутри что-то сжалось. У него были тёплые руки, как всегда. Говорят у альф так всегда. И у Кая тоже. Но я почему-то впервые настолько отчетливо уделила внимание этой детали.

Я села напротив. Несколько секунд молчали. Слышно было, как шуршит ветер в ветках.

Он молчал, а я смотрела на него через кружку, чувствуя, как в груди поднимается что-то неприятное — будто слишком горячий пар ударил внутрь.

— Устал от всех? — спросила я. Не ради разговора. Просто хотелось понять, почему он вообще сидит тут, как будто сам себе наказание выписал.

— От лишнего шума, — ответил он тихо. — Ты тоже от него сбежала.

— Я не сбежала.

— Конечно. Ты просто решила прогуляться в десять вечера по лесу. Абсолютно естественно.

— Коул…

— Ладно. — Он выдохнул присел и откинулся на спинку лавки. — Тебе действительно нужно пространство. Я это понимаю. Иногда.

Мне хотелось бросить в него чем-то тяжелым, хотя бы словом.

— Иногда?

Коул не ответил, но глянул так, что во взгляде читалось “ты слишком сложная, чтобы тебя всегда понимать”.

Это я почувствовала кожей. Это раздражало — почти так же, как то, что он всегда угадывал мои состояния точнее всех.

— Ты хочешь посидеть в тишине, я правильно понимаю? — спросила я, собираясь уже встать.

— Если бы хотел тишины, не предложил бы тебе чай.

Я замерла, удерживая кружку двумя ладонями. Он говорил это ровно — слишком ровно.

— Тогда зачем предложил? — спросила я.

Он повернул голову. Тени на лице сместились, обрисовав линию скул.

— Потому что мы слишком много делаем вид, что не замечаем друг друга.

Слова ударили — бесшумно, но сильно.

Я хотела парировать, но он продолжил:

— Ты всегда приходишь туда, где пытаешься убедить себя, что не хочешь быть. — Какая чушь. — Возможно. — Его губы дрогнули, будто он сдерживал усмешку. — Но ты здесь.

Я отвела взгляд на столешницу, будто дерево могло защитить от слишком точных его слов. Он считывал меня быстрее, чем я успевала выставлять новые стены. И это раздражало сильнее всего.

— Ты сказал, что