Брат моего парня - Виктория Вашингтон

— Самоуверенный идиот.

— Возможно. — Он шагнул ближе, почти неслышно, и воздух между нами вспыхнул. Его дыхание коснулось моей щеки, и от этого по позвоночнику прошёл горячий ток. — Но идиоту иногда достаточно одного взгляда, чтобы понять, что на самом деле происходит.

Он сказал это мягко, но слова легли тяжело — как будто именно сейчас он видел меня насквозь, глубже, чем следовало. И мне вдруг стало страшно. Настояще страшно — не из-за него, а из-за того, что он оказался прав.

Я молчала. Он — тоже.

Но в этот момент всё внутри меня сдвинулось — чуть, почти незаметно, но необратимо.

31

Ветер шевельнул стенки беседки, но холод до меня почти не доходил — всё перекрывал жар от его тела. Коул стоял слишком близко. Слишком. Словно ещё полшага — и между нами уже не будет воздуха.

Его взгляд скользил по моему лицу, будто изучал не черты, а реакцию — что именно во мне дрожит, что рвётся наружу, что я пытаюсь спрятать под злостью.

— Ты хочешь, чтобы я остался, — повторил он тише, уже не споря, не утверждая, а будто констатируя факт, который мы оба давно знали.

— Перестань… — выдохнула я.

— Скажи «уйди», — произнёс Коул медленно. — И я уйду.

Я не смогла. Горло сжалось, как будто слова там застревали намертво.

Его тень накрыла меня почти полностью. Я чувствовала, как у него поднимается и опускается грудь — мерно, ровно, но внутри этой ровности жила напряжённая, звериная настороженность.

— Ты не скажешь, — тихо добавил он.

— Потому что ты сам всё за меня решаешь, — прошипела я, пытаясь отступить. Хотя бы на сантиметр.

Он шагнул ровно на этот сантиметр вперёд.

— Я ничего не решаю. — Его голос был низким, опасно спокойным. — Я просто отвечаю на то, что ты чувствуешь.

— Ты ничего не знаешь о том, что я чувствую, — вырвалось у меня.

— Правда? — Он подался ближе, так что его лоб почти коснулся моего. — Тогда почему у тебя дыхание сбилось?

У меня словно обожгло грудь изнутри.

Он видел. Он слышал. Он чувствовал каждую ноту моего тела так, будто оно говорило громче слов.

— И почему ты не уходишь? — продолжил он, почти шёпотом. — Почему стоишь так… будто ждёшь, когда я дотронусь?

Мои пальцы дрогнули.

— Ты ошибаешься, — прошептала я.

— Нет. — Он накрыл мою руку своей, медленно, будто давал мне шанс отдёрнуться.

Но я не дёрнулась.

Тепло его ладони прожгло через кожу, и от прикосновения у меня перед глазами чуть потемнело. Мир сузился до одной точки — «он касается меня».

Коул провёл большим пальцем по моей руке — невесомо, но внутри всё сжалось, будто он нажал на нерв, который я годами пыталась не трогать.

Он отпустил кружку из моих пальцев — она тихо стукнула о столешницу — и обе его руки оказались у меня по бокам, словно отрезая пути отхода.

Я чувствовала его дыхание на губах. Чувствовала дрожь собственных коленей. Чувствовала, как всё, что мы держали внутри так долго, поднимается к поверхности, как раскалённая лава.

— Если ты хочешь, чтобы я остановился, — прошептал он, — скажи это сейчас.

Я не сказала.

Потому что в этот момент внутри меня ожило всё, что я так яростно отрицала. Желание, которое было не вспышкой — оно было накопленным, застарелым, сильным настолько, что мне стало страшно от самой себя.

Он медленно коснулся моих волос, пропуская пряди между пальцами, ласково, как будто изучал их текстуру, но в этом движении была не нежность. Скорее напряжение, сдержанное на грани.

— Ты меня сводишь с ума, — выдохнул он, прижимаясь лбом к моему. — И хуже всего то, что ты даже не пытаешься этого делать.

Мой голос сорвался ещё до того, как я открыла рот:

— Коул…

Его лоб всё ещё касался моего, и этот контакт был сильнее любого прикосновения. Он держал меня так, будто мир сузился до нашего общего дыхания — смешанного, неровного, горячего.

Мои пальцы сами нашли его футболку, сжали чуть сильнее, чем нужно — так, будто я держалась за неё не для опоры, а потому что отпустить было невозможно.

Коул резко вдохнул — коротко, словно это прикосновение было ударом. Его руки легли на мою талию — горячие, уверенные, крепкие — и в тот же миг моё тело будто перестало слушать разум. Я потянулась вперёд на долю секунды раньше, чем он.

Поцелуй случился как падение.

Не мягкое. Не выверенное. Не осторожное.

Он врезался в меня так, будто держал это внутри слишком долго. Будто всё напряжение последних лет, все скрытые взгляды, все несказанные слова — прорвались в один миг.

Я почувствовала, как у меня перехватывает дыхание, как уходит почва под ногами, как губы становятся горячими, как пальцы цепляются в его одежду, будто я боялась, что он исчезнет прямо из рук.

Он притянул меня ближе, настолько близко, что между нами не осталось воздуха. Поцелуй углубился — резкий, требовательный, но в нём была такая ярость сдержанного желания, что у меня дрогнули колени.

Мои руки поднялись выше, к его шее, и я почувствовала, как он вздрогнул, чуть подался вперёд, будто хотел поглотить меня целиком. Его ладонь легла на мою поясницу, и это легкое давление отправило волну жара вверх по позвоночнику.

— Рэн, — прошептал он, прижимая меня к себе так, что это было ближе, чем близко. — Скажи, чтобы я остановился. Пожалуйста.

Это «пожалуйста» прозвучало как последнее усилие альфы удержать себя.

Я посмотрела ему в глаза. Они были тёмные, почти черные в полумраке — слишком честные, слишком оголённые. И я поняла: если я сейчас отвернусь — он уйдёт. Если скажу «нет» — каждая клетка моего тела будет противостоять.

Я дотронулась до его лица, большим пальцем провела вдоль линии скулы — медленно, дрожа.

Он выдохнул резко, глухо, будто что-то внутри него сорвалось с цепи.

Следующий поцелуй был еще более требовательным. Его руки подняли меня так, будто я была невесомой, и мои ноги сами скользнули вдоль его бёдер. Он прижал меня к себе, а спиной к столбику беседки. Мир стал горячим, ослеплённым, сведённым к его прикосновениям.

Целовал меня жадно, отчаянно, как человек, который слишком долго держал себя на поводке и теперь не мог остановиться. Глубже и сильнее, так, будто хотел запомнить вкус, дыхание, дрожь моих пальцев.

Я чувствовала каждый его вдох, каждый напряжённый мускул, каждое движение пальцев.

Когда я снова оказалась на ногах, его ладони скользнули под мою