Темное безумие - Алеата Ромиг

Он не сердится. Его рот сгибается в самодовольной полуулыбке.

— Полотенца в шкафу. Все, что тебе нужно, уже есть в душе. — Он встает. — Я оставлю тебя.

Я смотрю, как он выходит из комнаты, закрывая за собой филенчатую дверь. Я отбрасываю ткань, вскакиваю на ноги, и меня сразу начинает шатать. Опираясь на стену, я подкрадываюсь к двери и проверяю ручку. Заперто.

Снаружи.

Господи. Я нахожусь в доме, созданном для пленников.

На тумбочке я нахожу бутылку с водой и выпиваю половину, прежде чем сообразить, что там может быть наркотик. Жду в ожидании дезориентирующего эффекта. Как только туман в голове начинает рассеиваться, я допиваю остатки и пытаюсь вспомнить, как сюда попала. Мы пересекли границу штата? Да, Грейсон сказал, что это часть его плана — выбраться из Делавэра за двадцать минут. Но как давно это было? Как далеко мы уехали?

Раздается стук в дверь.

— Я оставил для тебя одежду в комнате для гостей. Ту, что на тебе, можешь выбросить.

Я упираюсь ладонями в край тумбы. Я не могу совершить еще одну ошибку. Я больше не могу его недооценивать.

— А еда? — Мне нужна энергия.

— Я приготовлю для тебя что-нибудь.

Я жду, пока не стихнут его шаги. Потом расстегиваю испачканную блузку и снимаю грязные брюки. Вся одежда отправляется в мусорную корзину возле унитаза. Вода нагревается слишком долго. Я ныряю в холодный душ, радуясь тому, что чувствую что-то чистое на коже.

В середине купания вода начинает нагреваться, и я предполагаю, что это благодаря генератору, о котором упоминал Грейсон. Моя голову, я анализирую каждую деталь информации, которую он мне дал, обдумываю его слова, обстановку, мое затруднительное положение. Мне нужна дополнительная информация.

Мне нужно подавить страх и делать то, чему меня учили: слушать.

Я выключаю воду и ступаю на холодный деревянный пол. Плотно обернувшись полотенцем, я ищу зацепки. Вся ванная комната отделана светлой и темной мелиорированной древесиной. Душ и раковина из белого фарфора с современной сантехникой. Свет свечи отражается от высокого косметического зеркала, создавая вокруг сияние, которое мне бы даже понравилось, если бы не тот факт, что я была в ловушке.

В нормальных обстоятельствах я бы никогда не использовала расстроенное состояние пациента, чтобы обманывать его… но это ненормальные обстоятельства. А мой пациент — не обычный пациент.

Я должна оставаться начеку. Я должна его перехитрить. С такими мыслями, я остаюсь начеку, когда дверь в ванную открывается. Готовая сразиться с Грейсоном единственным оружием, которое у меня есть.

Однако к такому я была не готова. Грейсон стоит в дверном проеме без рубашки, ни капли стеснения. Не скрывая татуировки и шрамы. Плечо перевязано марлевой повязкой, а джинсы с низко висят на бедрах, подчеркивая подтянутое тело, которое раньше я изучала только наощупь.

Я подтягиваю полотенце повыше, заворачиваю плотнее.

— Не забудь так же сильно сжать бедра, — замечает он.

Я ощетиниваюсь, но прикусываю язык, заставляя себя не реагировать.

Он скрещивает руки.

— Тебя можно описать разными словами, Лондон. Смирение не одно из них. — Он скользит взглядом по моему телу, и я чувствую этот взгляд, как будто он физически касается моей обнаженной кожи.

Я прочищаю горло.

— Мне нужна одежда.

Он отталкивается от дверного косяка и идет вперед. Я отступаю, но он настигает меня прежде, чем я успеваю ускользнуть. Большинство проведенного вместе времени он был прикован к стулу, поэтому сейчас, когда он возвышается надо мной, я вспоминаю, насколько он выше меня.

Он проводит пальцем по плечу, вниз по руке, оставляя за собой след из мурашек. Затем он хватает меня за запястье и поднимает его, чтобы осмотреть. На каждом из запястий красуются тёмно-красные полосы в местах, куда впивались наручники.

— Сядь на тумбу, — говорит он.

Я приподнимаю бровь.

— Одежда, — требую я.

Без предупреждения он хватает меня за талию и усаживает на тумбочку. Я впиваюсь в него ногтями, но он легко отрывает мою руку и переворачивает. В мягком свете свечей он осматривает мои ссадины и синяки.

Раскаленный воздух искрит между нами. Его прикосновения слишком интимны, слишком знакомы, мое тело в полной боевой готовности, реагируя на него и каждое прикосновение пальцев к моей коже. Я еле дышу.

Молча он тянется над моей головой к шкафчику за марлей и антисептиком. Я невольно ощущаю аромат его одеколона. Это чистый, морской запах — и я представляю, что, это его запах; так он всегда пах до заключения. Дразнящая мысль.

— Сначала ты причинил мне боль, а потом вылечил, — говорю я, качая головой. — Твой диагноз становится все лучше, Грейсон.

Его пальцы скользят по чувствительной коже моих поцарапанных запястий.

— Даже охотник-садист предпочитает здоровую добычу.

Я пытаюсь отдернуть руку, но он усиливает хватку.

— Не двигайся.

Выпрямляюсь.

— Тебе это нравится. Избавлять меня от боли.

— Ничто другое не заводит меня так сильно. — Коварная улыбка искривляет его губы, уничтожая остатки моего сопротивления.

Пульс учащается, пока я позволяю ему лечить и перевязывать мои запястья. Я пытаюсь думать, осмысливать, но его голая грудь находится всего в нескольких дюймах от меня, и все, что я могу делать, это смотреть на его шрамы. Одна косая черта поверх другой — всего одиннадцать. Он ловит за пристальным разглядыванием.

— Ты нанес их сам, — говорю я, и он смотрит вниз.

— Да.

Я вспоминаю фрагменты наших сессий, когда он говорил о себе и о том, как сам себя наказывал.

— Это количество жизней, которые ты забрал?

— Да.

Он был осужден за девять убийств. На нем красуются два дополнительных шрама. Я сглатываю.

— Я стану номером двенадцать? Еще один шрам на твоей плоти?

На сжатой челюсти появляется желвак.

— Я не позволю этому случиться.

Он заканчивает обматывать мое левое запястье, и я сжимаю руку в кулак.

— Как ты можешь не позволить этому случиться, если не можешь контролировать свои импульсы. Вот почему я здесь, не так ли? Потому что ты был одержим мной — какой-то связью, нашей «неизбежностью». А потом ты фантазировал о побеге, пока не осуществил его.

Он кладет руки на мои бедра, его лицо оказывается слишком близко к моему. Тени танцуют на его лице. Мерцание свечей придает его чертам темную хищную красоту.

— Слишком много непредвиденных обстоятельств, чтобы учесть их все. Я должен был сосредоточиться на наиболее вероятных, но мы — ты и я, Лондон — всегда были случайностью. А сейчас мы прорабатываем различные переменные, чтобы посмотреть, к какому результату это приведет.

Я смотрю ему в глаза. Нахожу и наматываю на палец нить от