Фронтовой дневник княжны-попаданки - Валентин Денисов

— Нет, вы не понимаете. Просто дневник… Он на самом деле очень ценен, и я не могу позволить кому-либо украсть его у меня.

— Анатасия Павловна, я все понимаю. У меня тоже есть вещи, которые достались мне от родителей. Их подарки. И я бы не хотела остаться без них.

— Подарки? Да! Подарки! Этот дневник подарила мне бабушка и он очень ценен для меня, — понимаю, что это самое лучшее объяснение моей привязанности к вещи.

— Клянусь, что больше не притронусь к нему, даже если в этом будет жизненная необходимость, — крестится сестра Аглая. — А теперь, я полагаю, нам все же нужно идти к князю Тукачеву. Ведь он того и гляди уедет.

— Как уедет? Разве вы не рассказали ему всю правду? — хватаюсь я за голову.

— Анастасия Павловна, вы же должны прекрасно понимать, что слово князя, слово офицера, не может изменить никакая правда. А князь Тукчев обещал возглавить войско. И теперь он не откажется от своих слов.

Глава 42 Без вариантов

До палатки князя Тукачева иду в растрепанных чувствах. С одной стороны, о мужчине, который держит данное им слово, можно только мечтать. С другой — я бы очень хотела, чтобы на этот раз он решил изменить своим правилам.

Но прекрасно понимаю, что выполнить данное обещание для Владимира Георгиевича — дело чести.

— Далеко идти? — понимаю, что мы уже подходим к концу лагеря и начинаю волноваться.

— Уже скоро, — коротко отвечает Аглая и продолжает уверенно проходить одну палатку за другой.

Девушка вообще ведет себя так, словно уже не однажды бывала здесь. Она не смотрит по сторонам, не пытается найти какие-нибудь знаки или ориентиры. Она точно знает, куда нужно идти.

— Неужели князь Тукчев расположился на самом краю лагеря? — с недоверием спрашиваю я и по инерции буквально вжимаю в себя книгу. Ее углы с болью давят на грудь, напоминая о том, что опасность по-прежнему рядом.

— Я не знаю, почему князь принял такое решение, — будто в этом нет ничего необычного, отвечает Аглая, не оборачиваясь. — С другой стороны, я бы, наверное, тоже сделала такой выбор.

— Почему же? — всматриваюсь вперед и замечаю, что перед нами осталось только три палатки. Значит мы уже почти дошли.

— В центре лагеря шумно и… зловонно, — произносит она через плечо, и я замечаю, как при последнем слове девушка морщится. — Куда приятнее жить поближе к лесу или к воде.

— С этим не могу не согласиться, — принимаю ее объяснение, хотя на самом деле остаюсь при своем мнении, что великий князь вряд ли может радоваться такому заселению своих офицеров.

— Ну вот мы и пришли, — сестра Аглая останавливается у последней палатки и кивает в ее сторону. — Владимир Георгиевич должен быть внутри. А мне пора идти отдыхать.

— Вы меня покидаете? — переспрашиваю на всякий случай. Почему-то от мысли об этом мне становится не по себе.

— Не думаю, что я вам нужна, — улыбается девушка и не дожидаясь моего ответа спешит удалиться.

А я остаюсь стоять перед палаткой, в полном неведении, действительно ли князь Тукачев ждет меня и есть ли он в этой палатке на самом деле.

Возможно, так и стояла бы в нерешимости, если бы он сам не вышел мне навстречу.

— Анастасия Павловна? Вы пришли? — Владимир Георгиевич смотрит на меня немного растерянно. Но вряд ли это связано именно с моим появлением. Скорее, с нашим прошлым расставанием.

— Сестра Аглая сказала, что вы хотели меня видеть, — решаю утаить факт, что я сама шла к нему, надеялась на его помощь.

— Сестра Аглая рассказала мне обо всем, — кивает он. — Если бы не выезд на передовую, я немедля вызвал бы на дуэль мерзавца, решившего опозорить ваше доброе имя!

— На дуэль?! Но… — хочу сказать, что Кадир всего лишь шел на поводу у своих привычек и воспитания. Но это вряд ли можно считать оправданием.

Особенно когда дело касается столкновения интересов двух влюбленных мужчин.

— Анастасия Павловна, прошу вас простить мне же мою глупость! — князь подходит ко мне и берет за руку. Но не целует, а лишь смотрит мне прямо в глаза, будто выискивая в них прощение.

— Я понимаю ваши чувства, Владимир Георгиевич, — вздыхаю я. — Но поймите и вы. Мне было очень неприятно наблюдать ваше поведение и невероятно резкую перемену вашего отношения ко мне.

— И за это я себя виню, — гордо заявляет он, понимая, что ничего изменить не в состоянии. — И я направляюсь искупать свою вину перед вами, проливая кровь и защищая нашу великую империю!

— Вот это мне как раз больше всего не нравится, — морщусь я. — Мне бы хотелось как-нибудь без этого обойтись.

— Анастасия Павловна, но я… — теряется князь. — Я же должен…

— Владимир Георгиевич, я прекрасно понимаю, что именно вы должны, — обрываю его нелепое оправдание. — И я заявляю прямо, что ни за что не прощу вас, если вы оставите в горах свою жизнь!

— Извольте! То есть вы… — снова начинает он искать подходящие слова, но я не даю ему ничего сказать.

— Я не хочу потерять возможность испытать с вами свое счастье! — заявляю, не сомневаясь, что он поймет, о каком именно счастье идет речь.

— Анастасия Павловна, последние два дня я хожу сам не свой, — выдыхает он, словно именно моего признания он ждал все это время. — Слова мерзавца Кадира разбивали мое сердце. Ведь оно принадлежит вам. С первых минут нашего общения я не мог оставаться равнодушным. Потому что вы невероятно красивы, умны и…

— Пообещайте мне! — снова обрываю его речь.

— Что? — теряется князь. — Что я должен вам пообещать?

— Пообещайте мне, что вернетесь! — не прошу, а требую я. — Вы же князь. Офицер. А слово офицера — закон. Вы не сможете его нарушить. Так пообещайте, что вернетесь назад. И тогда я позволю вам говорить о том, какая я прекрасная и как вам нравлюсь.

— Но ведь я…

— Владимир Георгиевич, неужели моя просьба совершенно вам не важна? — делаю последнюю попытку чего-то добиться.

— Обещаю!