Брачные ошибки - Полина Ром

Казалось бы, самым благоразумным в такой ситуации было лечить бедняжку там, где она находилась сейчас – в родительском доме. Однако в связи с тем, что в семье не осталось никого из совершеннолетних, права на опеку юной баронессы заявил приезжавший зачем-то в поместье двоюродный брат покойной матери: баронет Гельмут фон Роттенфельд.

Небольшое поместье фон Зальцев находилось всего в сутках езды от столицы, и по требованию баронета девочку перевезли в городской дом.

- Плакать вам не о чем, маленькая госпожа, – рассудительно приговаривала нанятая сиделка Берта, та самая женщина в белоснежном фартуке, которая ухаживала за мной. – Все же баронет фон Роттенфельд вам родня, а не чужой человек. Дядюшка ваш как никак… Сейчас он хлопочет, бумаги оформляет… А потом, глядишь, возьмётся и вашу судьбу обустраивать.

Мой так называемый дядюшка все эти дни не появлялся. А мне казалось более чем странным, что ему так срочно понадобилось тащить с собой в столицу больного ребенка. При этом в поместье наверняка были какие-то слуги, которых девочка знала с детства. Однако никого из них с собой “добрый” дядюшка не привез. Я спинным мозгом чувствовала: здесь что-то нечисто!

Дважды меня навещал лекарь, мэтр Аугусто: пожилой, толстый и неряшливый. Он брюзгливо разговаривал с сиделкой, почти не обращая на меня внимания, затем обедал где-то в столовой в глубине дома и, не прощаясь, уходил. После его визита, часа через два, приносили новое лекарство.

Скатанные вручную сероватые шарики местных таблеток я прятала под матрас, не рискуя пить непонятные снадобья. А вот чабрец и шалфей, которые мне заваривала сиделка, пила: я чувствовала себя слабой и явно недавно была достаточно крепко простужена: хотя горло уже и не болело, но периодически случались довольно сильные приступы кашля. Так что противомикробное и отхаркивающее мне точно не помешают.

Все эти сведения я выцеживала из сиделки очень аккуратно, не давая понять, что со мной что-то не так. Женщина она была солидная, рассудительная, но говорливая. Никаких подвохов во мне не замечала, зато любила поболтать.

С одеждой все оказалось немного легче, чем у большинства попаданок: никаких кринолинов и корсетов не наблюдалось. Тонкая батистовая сорочка до колена, сверху белое платье из шелковистой плотной ткани, затем цветное, со шнуровкой на груди. Эта шнуровка и заменяла собой бюстгальтер, придерживая грудь и помогая платью плотно облегать фигуру.

На ноги Берта натягивала мне довольно плотные чулки и подвязывала их льняными лентами под коленками. Обувь – почти обычные балетки без каблука, только довольно тяжелые и не слишком изящные. На шее у меня на длинном шелковом шнурке – висел странный золотой медальон. Вроде бы обычный крестик, но вписанный в круг.

Грудь, кстати, у меня была так себе, еле-еле единичка. Похоже, Эльза начала “созревать” совсем недавно, так что это меня не сильно печалило. Внешность и вообще не главное, а на мою новую точно не стоит жаловаться: миловидная темноволосая девочка-подросток. Выглядела я сейчас лет на четырнадцать-пятнадцать.

Кроме нас с сиделкой в доме еще жила горничная Корина, спокойная и молчаливая женщина лет тридцати и толстая добродушная повариха с солидным именем Брунхильда.

Из дома я выходила только один раз: Берта разрешила мне посидеть на крыльце на солнышке, при условии, что я закутаюсь в огромный шерстяной плед. Пришлось согласиться. Дом находился где-то на окраине столицы. Снаружи это оказалось достаточно старое и неуклюжее двухэтажное строение с маленькими тесными комнатками.

Похоже, особнячок долгое время был заброшен, так как небольшое количество мебели в моей комнате, самой светлой в доме, а также частично меблированная столовая казались чужими в этом здании. Остальные комнаты содержали в себе только покрытую пыльными чехлами мебель и паутину по углам.

С крыльца сходить мне Берта не дозволила, строго наблюдая за моим поведением. Все, что мне удалось рассмотреть: здесь ранняя весна, деревья вполне похожи на земные. Соседние дома стоят от нас метрах в тридцати-сорока. Мне виден был только кусочек одного из них. А чуть ниже невысокого холмика, на котором находился мой дом, из земли бил довольно мощный родник. Через небольшой каменистый ручеек, весело играющий и журчащий на солнышке, был переброшен подгнивший мостик.

Глава 2

Сведения о мире я собирала очень медленно и осторожно, поэтому моя “добыча” за эти несколько дней была достаточно скромной. Я сходила на кухню, попросила у Брунхильды горячего взвара и попутно узнала, что перед Светлым Воскресенье она поедет Роттенбург за покупками.

- Здесь у нас, в Тауберге, молоко и сливки добрые, конечно. Но колбасами местным со столичными не сравняться! А после воскресенья господин баронет обещался приехать. А он и поесть любит, и попить – сами, маленькая госпожа, знаете.

Я покорно кивала головой, подтверждая, что да, знаю. Но прекрасно понимала, что любой серьезный разговор выдаст во мне чужачку. Приезда дяди-баронета я откровенно боялась: в отличие от остальных, он знал настоящую Эльзу фон Зальц.

Какие-то крохи сведений я вытянула из молчаливой горничной. Но больше всего, конечно, мне «помогала» сиделка, бесконечно вяжущая длинный чулок и рассказывающая о своей семье и собственных детях. Это давало хоть какое-то представление о местном быте и нравах. И больше всего мне не нравилось то, что свой заработок Берта отдавала мужу: сапожнику, который по “слабости здоровья” не работал уже несколько лет и пил на деньги жены.

- Что греха таить, конечно, утаиваю! Когда дочке помогу, когда сыну денежку суну. У них-то ребятни у каждого – полное лукошко. Эх, была бы я вдова в своем праве!.. – мечтательно вздыхала она – Или бы он мне лизенс подписал, – сиделка расстроено махнула рукой и замолчала.

- Лизенс? Что это такое?

- Вам, маленькая госпожа, такое не понадобится никогда, – грустно ответила Берта.

- И всё же, что такое лизенс?

- Это когда муж жену своим ремеслом прокормить не может и на заработки собирается куда-то. Путёвый-то мужчина возьмёт жену под руку да сведёт в приёмную к бургомистру. А там специальный такой человек есть, который этот самый лизенс печатью прихлопнет! Вот так вот порядочные-то делают! – казалось, сиделка говорит это не мне, а кому-то другому. Пожалуй, она сейчас мысленно спорила с собственным мужем.

Понятнее мне не стало, и я снова уточнила:

- А тебе зачем эта бумага?

- А как же!