Дикая Омега - Ленор Роузвуд

У него свой образ, что уж.

— Спасибо, — бурчу я.

— За что? — спрашивает он невинно, даже не поднимая головы, аккуратно укладывая стеклянные флакончики с антисептиками в сумку. Звон стекла о стекло — неприятный, режущий по нервам.

— За то, что остановил меня от того, чтобы надрать пацану зад.

— Вот оно что, — говорит он абсолютно бесстрастно — и как всегда невозможно понять, это сарказм или он правда считает нас научными образцами.

Я вздыхаю, проводя рукой по своим растрёпанным каштановым волосам. Мне давно пора постричься, если не побриться наголо, но кому вообще есть дело до внешнего вида в этих горах? У нас нет военных регуляций здесь, за пределами цивилизации.

— Он ведь и правда не ошибается, — говорит Чума, не оборачиваясь. — Поведение Призрака становится… более нестабильным.

Я сжимаю челюсть. Мне неприятно слушать это от него не меньше, чем от Виски, но отмахнуться не могу.

— Ты считаешь, он опасен.

Большая пауза. Он застёгивает сумку и поворачивается ко мне лицом.

— Я не совсем честно выразился, когда сказал, что у меня нет данных по нему, — произносит он. — Он не проходил ни одного медосмотра за всё время службы, но у меня есть доступ к его личному делу. Насколько оно вообще существует у Совета. Если я правильно помню, его нашли одного в Пустошах в возрасте примерно двенадцати лет. И он тогда убил тринадцать вооружённых до зубов альф. Его собирались утилизировать… пока твой отец не вмешался.

Я сжимаю челюсть сильнее. Ни одно слово не ложь. Но Призрак — тема, на которую я не способен реагировать рационально.

— Вот и я так думал, — произносит Чума. — Значит, опасность — неизбежный факт.

— И что ты предлагаешь? — рявкаю. — Опасный он или нет — он спасал тебе жопу больше раз, чем я могу посчитать. И мою — тоже.

Чума медленно кивает.

— Он — оружие, — произносит он задумчиво. — Но любое оружие полезно ровно настолько, насколько ты можешь удержать его от того, чтобы оно обратилось против тебя.

Мой взгляд случайно цепляется за отражение в зеркале. Ну да. Вид у меня тот ещё. Глаза темнее обычного, почти чёрные. Губы в полуоскале. Несколько прядей волос слиплись от крови — явно на пользу образу это не идёт. Я выгляжу как первобытный дикарь.

На самом деле…

Это недалеко от истины.

— И дело не только в Призраке, — добавляет Чума, поднимая руки в жесте капитуляции. — Мы все на грани. Пять альф, запертые в горах, и ни один из нас не видел омегу уже много месяцев. Напряжение — естественно.

— Ага, сейчас же включу в расписание экскурсию в ближайший бордель, — сухо отвечаю я.

Чума фыркает.

— Ну, это бы не помешало.

Он разворачивается и уходит, а его последняя фраза продолжает крутиться у меня в голове. Он не ошибается. Ни про Призрака. Ни про остальных. Мы как коробка, набитая динамитом. Где каждый отдельный кусок ещё и курит, рискуя поджечь фитиль соседа. Рано или поздно что-то рванёт. И я не уверен, что хоть кто-то из нас — а уж тем более любой бедолага рядом — выживет, когда это случится.

Глава 3

ТЭЙН

Я врываюсь в кабинет отца, всё ещё в полевой форме и мне насрать на грязь, которую я оставляю на его идеально чистом полу. Он поднимает голову от бумаг, ледяные глаза сверкают раздражением из-за очков для чтения.

Смотреть на своего отца — это всегда как заглянуть в возможное будущее. И обычно одного этого достаточно, чтобы держать меня в узде. Ну или, с его точки зрения, на той кривой тропе, которую я выбрал вместо той, по которой он мечтал бы видеть меня идущим.

Дело не в его внешности — я не возмущён тем, что однажды могу на него походить. Генерал Максвелл Харгроув уже не молодой альфа на пике своей силы, но даже в свои почти шестьдесят он выглядит чертовски бодро.

Когда-то его волосы были такого же тёмно-каштанового оттенка, как мои, но теперь в них много седины, и они коротко подстрижены «по уставу». Хотя он давно перерос необходимость следовать таким мелочам. Ростом он всего на дюйм ниже моих шести и семи футов, такой же широкий и мускулистый. От него мне достались резкие черты, прямая римская переносица и сильная челюсть — но глаза у меня материнские, тёмные, а не его ледяные голубые.

На лице — маска человека, занимающего самый высокий пост и отвечающего только перед Советом.

Но он давно уже не тот горячий, довольный жизнью солдат, каким был когда-то. Не тот альфа, который верил в честь и свободу, а не в поддержание прогнившего статус-кво.

Проще говоря — он теперь просто прихвостень.

— Вы хотели меня видеть, сэр? — спрашиваю я, тоном едва не переходя грань неподчинения.

Он кладёт ручку, откидывается на спинку кресла и долго меня изучает.

— Полагаю, ты понимаешь, почему ты здесь.

Я сжимаю челюсть, глядя ему прямо в глаза.

— Миссия прошла успешно. Мы ликвидировали цель и доставили пакет.

— А заодно Призрак едва не убил двух наших же людей. — Его голос холоден и непреклонен.

Я отвожу взгляд, ногти впиваются в мозолистые ладони.

— Это был пустяк. Они выживут.

— Дело не в этом, Тэйн!

Он с грохотом бьёт ладонью по столу.

— Совет сидит у меня на шее из-за Призраков. Они требуют, чтобы я взял тебя под контроль. Чтобы ты обуздал своих людей.

Я резко фыркаю, не удержавшись.

— Под контроль? Мы — единственное эффективное подразделение в этом ёбаном правительстве. Мы — единственные, кто реально делает работу. А они хотят нас «обуздать»?

Отец устало проводит рукой по лицу. И я впервые замечаю — он выглядит… уставшим.

— Они хотят полностью расформировать Призраков.

На мгновение меня словно пронзает раскалённым прутом. Я даже не могу говорить. РАСФОРМИРОВАТЬ нас? После всего, что мы сделали? После крови, которую проливали за них?

— Они не имеют права, — выдавливаю я сквозь зубы.

— Это толпа нервных бет — у которых колени трясутся при мысли о неуправляемых альфах, — произносит он с презрением. — Но я согласен с тобой. Разогнать Призраков — ошибка.

Я прищуриваюсь. Сейчас будет «но». И оно прилетает.

— Но мне удалось договориться с Советом. Они позволят Призракам продолжать работу — при одном условии.

Я поднимаю бровь. Ну, конечно. Сейчас он скажет что-то вроде «обязательные курсы эмоциональной эмпатии» или ещё какую-нибудь херню. Отец делает глубокий вдох, будто готовится к тому, что я сорвусь.

— Вы должны взять