Вечная ложь - Джилл Рамсовер

открыта, что я восприняла как приглашение заглянуть внутрь. Одна стена была увешана костюмами, что не удивило меня, поскольку я видела его в разных костюмах каждый день, когда мы были вместе. Проходя вдоль ряда одежды, я провела кончиками пальцев по богатым тканям, и его пряный аромат окутал меня в замкнутом пространстве. Мои глаза ненадолго закрывались, когда я вдыхала его, томясь иллюзией того, что он рядом.

Здесь было несколько пар кроссовок, все поношенные, но ухоженные — нежелательное напоминание о его тренировках. В шкафу была коллекция дорогих галстуков, которыми гордился бы Нимен Маркус, — все почти однотонные, сильных цветов, таких как красный, черный и королевский синий. Мне не хватило смелости заглянуть в его ящики, хотя я отчаянно этого хотела.

Когда меня оставили в покое, чтобы просмотреть его личные вещи, все мои нервные окончания затрепетали от возбуждения. Мне нравилось находиться в его пространстве, и это была опасная перспектива. Мой логический ум твердил, что я должна выйти за дверь и никогда не оглядываться, но мое тело не подчинялось. Несмотря на то, что я сказала, я не была уверена, что есть какая-то разница, есть ли у меня пространство от него или нет — он был в моих венах, со мной всегда.

Мое тело пульсировало от потребности в нем. Разлука только обострила мое осознание его присутствия, мой разум терзали мысли о нем, а тело тяжелело от чувства потери. Когда его не было рядом, я чувствовала пустоту. Моя потребность в нем искажала мои мысли, и я придумывала причины, чтобы держать его рядом с собой.

Я была наркоманкой.

Осознание этого факта обрушилось на меня с силой арктического ветра, и все мое тело задрожало. Достаточно было одного удара — одного рокового разговора в лифте, и я попалась на крючок. Могу ли я избавиться от этой привычки? Хотела ли я этого? Как я могла думать о том, чтобы остаться с ним, когда он был в мафии?

Круговые споры и постоянное внутреннее смятение были изнурительными. Я даже не осознавала, насколько устала, пока не вернулась в его спальню. Шторы закрывали окна, освещая комнату мягким светом, делая ее спокойной и привлекательной. Кровать выглядела просто великолепно. Она не была застелена, но и покрывала не были в беспорядке. Было видно, что Лука спит на ближней стороне, где на тумбочке стояли часы и стакан. Наклонившись, я понюхала подушку — она пахла им. Запах притянул меня ближе, и я забралась под одеяло, чтобы окунуться в его тепло и безопасность. Я не была уверена, что мне когда-либо в жизни было так комфортно, и мои тревоги улетучились, когда я закрыла глаза.

Ласковое поглаживание по длине моей руки пробудило меня ото сна.

— Мужчина может привыкнуть возвращаться домой, где его ждет такой вид. — Лука сидел рядом с кроватью, где я лежала, его глаза были мягкими, как теплый молочный шоколад. — Пора вставать. Я забираю тебя.

Я взглянула на часы. — Шесть! Я проспала дольше, чем ожидала. — Я встала, осторожно потирая глаза, чтобы не размазать макияж, пока не вспомнила все свои слезы. Мне повезло, если макияж глаз еще не размазался по всему лицу.

— Это было насыщенное событиями утро; тебе нужен был отдых.

Я безучастно кивнула, и он усмехнулся.

— Одевайся, соня, хотя я получаю огромное удовольствие, видя тебя в моей одежде. — Его голос стал глубже, и когда я встретилась с ним глазами, его взгляд был скрыт за пеленой.

Я опустила ноги на пол и покачала головой. — Я переоденусь, но не могли бы мы пойти в какое-нибудь обычное место? Я не готова к официальному ужину.

Его лицо расплылось в широкой ухмылке. — Я знаю как раз такое место.

Лука вез нас вдоль реки Гарлем и по мосту Джорджа Вашингтона в Нью-Джерси. Весна наступила достаточно поздно, солнце еще освещало небо, и я наслаждалась тем, как город проносится мимо, пока мы ехали в дружеской тишине. Вместо спутникового радио или телефона у Луки играла местная радиостанция, что показалось мне интригующим, но я не стала спрашивать об этом. Было ощущение, что мы находимся в пузыре, отстраненные от ожиданий и обязанностей жизни, и я не хотела нарушать этот момент.

Мы заехали на стоянку у забегаловки под названием “У Хайрама”. В небольшом здании были неоновые вывески в каждом окне и выцветшая деревянная табличка с названием хот-дога.

— Ты ведь любишь хот-доги, не так ли? — поддразнила я, вспомнив наш ужин с хот-догами на острове Кони.

— Хороший хот-дог невозможно превзойти. Я вырос на них и никогда не мог избавиться от этой привычки.

— Я слышала об этом месте, но никогда там не была, — заметила я, когда мы вышли из машины.

— Детка, если ты не пробовала хот-доги “У Хайрама”, значит, ты еще не жила, — игриво поддразнил он, заставив меня рассмеяться.

Маленький ресторанчик, должно быть, изначально был домом. Потолки внутри были низкими, а у дальней стены располагался богато украшенный каменный камин. Здесь помещалось всего полдюжины маленьких круглых столиков, а прямо за дверью находилась стойка, за которой клиенты делали заказы.

— Что ты хочешь? — спросил Лука.

— Просто обычную сосиску.

— Обычную? Без чили или квашеной капусты? Ты же, по крайней мере, собираешься намазать ее горчицей? — Он недоверчиво посмотрел на меня.

— Нет, — твердо ответила я. — Я простая и заурядная девушка. Бери или не бери.

Лука наклонился, чтобы прошептать мне на ухо. — Я очень хорошо знаю, что в тебе нет ничего простого или заурядного.

Мои щеки вспыхнули от жара, что, должно быть, было заметно, потому что Лука лукаво усмехнулся в ответ.

Сосиски были огромными, толстыми и почти вдвое длиннее булочки, и пахли они восхитительно. Мы выбрали столик в углу зала, откуда можно было наблюдать за постоянным потоком людей, приходящих на ужин.

— Квашеная капуста — лучший способ насладиться сосисками Хайрама, но у меня есть планы на тебя позже, которые не связаны с дыханием квашеной капусты, — сказал он, намазывая свой хот-дог горчицей.

Я покачала головой на его предположение, но не стала спорить. — Это место отличное.

— Да. Оно здесь с тридцатых годов. Раньше было место под названием “У Каллахана” прямо через дорогу — хот-доги были почти одинаковые, но “У Каллахана” был моим любимым из-за их убийственной картошки фри. Они продали его