Порочная любовь - Амо Джонс

— Я держу тебя. Бл*ть! Мне так жаль, детка.

Все что я хочу сделать, это забрать ее подальше от всего этого. Хочу уехать с ней туда, где будем только мы, чтобы я мог всю оставшуюся жизнь присматривать за ней. Мое сердце, определенно, разбито. Я, бл*ть, люблю эту девушку, и знаю это. Если бы не знал, ни за что бы не испытывал к ней этих чувств — я бесчеловечен, а не глуп.

Рука оборачивается вокруг моего бицепса, и как только меня хотят оттянуть назад, я оборачиваюсь и насмерть вырубаю того, кто это хотел сделать, вкладывая в тот удар всю свою силу. Когда смотрю вниз, вижу на полу одного из приспешников отца, лежащего без сознания. Мой отец смеется, огибая неподвижное тело.

— Некоторое дерьмо никогда не меняется, — посмеиваясь, говорит он.

Я указываю на Кали.

— Опусти ее. Сейчас же, — рычу я ему.

Он смотрит на меня, изучает мои глаза.

— Сейчас, — ору.

Отец щелкает пальцами и взмахивает рукой в сторону Кали. Я наблюдаю за тем, как они снимают ее, и ловлю ее, когда она падает на землю, оборачивая руками и целуя в голову.

— Ты заплатишь за это, — говорю я, глядя на отца снизу вверх.

Он смеется, прислоняясь к стене.

— Сомневаюсь в этом, сын. Я неприкасаемый. Даже для тебя… «Палач», — издевается он.

Я в отвращении сжимаю губы.

— Вот здесь ты ошибаешься.

— Разве тебе не интересно, как так вышло, что я нахожусь здесь? — он указывает на комнату.

— Нет, мне просто насрать. Ты ходячий мертвец.

Я убираю волосы с лица Кали и целую ее в губы.

— Мне так жаль, детка. Я потрачу остаток своей жизни, чтобы загладить перед тобой вину.

Кали издает глухой смешок. Это первый звук, который я слышу от нее с тех пор, как оказался здесь. Фрэнк пересекает комнату и, пододвинув ближе стул, садится на него, закидывая ногу на колено. Беззаботность в его глазах очевидна и я не могу дождаться, когда увижу, как жизнь ускользает из их глубин.

— Я — Казимир Лев, — говорит он небрежно.

— Я выяснил это, папаша. Теперь ты можешь говорить. Сделай эти слова легендарными. Потому что они будут твоими последними.

Он смеется, закуривая сигарету.

— Я всегда был Казимиром Львом. Фрэнком Никсоном я стал только тогда, когда переехал в Уэст-Бич, мне было около тридцати, — он выдыхает клубок дыма, прежде чем продолжает. — Мне пришлось переехать, жить двойной жизнью. Мне нужна была обманка от федералов, они вынюхивали про наш семейный бизнес, и делали это быстро. Мы все решили на несколько лет разойтись разными путями, зная, что, в конце концов, когда все утихнет, мы снова будем вместе. Я присоединился к Мотоклубу «Грешных Душ» — это было идеальным прикрытием для меня — как раз по моей части, и мне не нужно было притворяться бизнесменом или кем-то вроде этого. Я все еще мог убивать, курить и трахаться. Я должен был вернуться в Россию за несколько месяцев до того, как встретил твою мать, и все. Я так быстро влюбился в нее, что даже не понял, как это произошло.

Он переводит взгляд с меня на Кали и обратно, ухмыляясь, прежде чем продолжить разговор. Хотел бы я сказать, что удивлен, но это не так.

— Я старался как можно дольше оставаться в Америке, но, в конце концов, понял, что мне нужно вернуться в Россию. Поэтому подстроил несчастный случай, чтобы инсценировать собственную смерть, который позволил мне свободно вернуться на родину. Дэйв и Пит были сопутствующим ущербом. Я решил, что с твоей матерью все будет в порядке. В конце концов, у нее был ты. Новость о ее смерти погубила меня. Может быть, когда-нибудь ты поймешь, каково это, может быть, даже сегодня, — небрежно заявляет он, поднимаясь со стула.

— Чего ты хочешь? — спрашиваю я, прижимаясь к Кали.

— Разве это не очевидно? — самодовольно отвечает он. — Я хочу тебя. Ты нужен мне в моей команде. Я знаю, как ты смертельно опасен, сынок, и хочу, чтобы ты был со мной. Вернись к своим корням.

— К черту мои корни, мои корни здесь.

— Тогда у меня нет другого выбора, сынок, — говорит он, улыбаясь мне.

Я смотрю вниз на Кали, прежде чем снова поднимаю взгляд на отца.

— Где Алэйна?

При упоминании имени Алэйны я чувствую, как тело Кали напрягается под моей хваткой. Я смотрю на нее сверху вниз, пристальным взглядом впиваясь в ее глаза. Она совсем другая. Теперь, когда я смотрю ей в глаза, я не вижу ничего, кроме пустоты.

Я шепчу ей в губы:

— Что они с тобой сделали, детка? Они больше не причинят тебе вреда. Ты должна довериться мне, хорошо? Ты мне доверяешь?

Кали смотрит на меня, и единственная слеза скатывается по ее щеке, когда выражение ее лица становится каменным.

— Нет, — сурово отвечает она, не проявляя абсолютно никаких эмоций.

— Черт, — бормочу я, опуская ее на землю.

Мне нужно уйти от нее, я не хочу, чтобы то, что произойдет, произошло рядом с ней. Я убираю ее волосы за ухо и легонько целую в изгиб шеи.

— Мне нужно, чтобы ты оставалась у этой стены, детка. Не двигайся. Я верну тебя, обещаю тебе. Я люблю тебя, Кали-Роуз, чертовски сильно люблю тебя, детка. Пожалуйста, доверься мне, — шепчу я.

Когда я отстраняюсь от нее, и смотрю ей в глаза, вижу, что они полны слез. Она кивает и отодвигается к стене.

— Хорошая девочка, — шепчу я, прежде чем встаю. — Я отправлюсь с тобой, но при одном условии, — заявляю отцу, расправляя плечи, — ты приведешь сюда Алэйну и позволишь девочкам и моим людям уйти.

Он кивает, глядя на одного из мужчин в углу.

— Иди, приведи блондинку.

Мужчина выходит и через несколько мгновений возвращается с Алэйной, перекинутой через плечо. Мое сердце снова сжимается в груди, когда он опускает ее на землю рядом с Кали. Она бормочет и шевелится, и я вижу, как Кали притягивает ее к себе, убирая волосы со лба. Если я думал, что Кали выглядит плохо, то Алэйна выглядит как смерть. Я с беспокойством смотрю на нее, с тем же беспокойством, с каким брат смотрит на свою сестру. Когда она приоткрывает глаза, то видит меня и ахает.

— Эд? Эд, это ты? Нет. Нет. Мне опять снится сон. Этого не может быть… — шепчет Алэйна, то приходя в себя, то отключаясь. Их обеих сложно узнать. Эти две милые девушки подверглись такому повреждению, не думаю, что они