Мой сосед — вампир - Дженна Левин

— Это завораживает, — прошептал он, указывая на мои наброски.

Этот ранний вариант «Особняка у озера» был всего лишь схематичным рисунком: очертания дома, обобщённый силуэт озера. Из середины воды к краям страницы тянулись стрелки, символизируя движение и современность. Идея объединить мишуру и целлофан тогда мне ещё не пришла в голову.

— Тебе не обязательно это говорить, — отозвалась я. Годы доброжелательных комментариев от Сэма и других друзей, которые не понимали, чем я занимаюсь, приучили меня: фальшивые комплименты ранят почти так же, как честная критика. — Я знаю, что ты не понимаешь, что именно я делаю.

— Это… может быть правдой, — признал он.

Он коснулся кончиком указательного пальца крыши «Особняка».

— Но это не значит, что мне это не интересно.

Я следила за тем, как он аккуратно, с какой-то особой сосредоточенностью обводил каждую линию на странице, сверху вниз, не пропуская ни одной детали. Дом. Озеро. Едва обозначенные деревья, намеченные быстрыми штрихами по краям.

В памяти всплыли его большая рука, накрывающая мою, когда мы вместе листали Инстаграм… и мои ладони, прижатые к его груди в примерочной Nordstrom. По спине пробежал восхитительный холодок.

Я всегда чувствовала, что моё искусство — продолжение моей самой сущности. И теперь, когда его сильные, изящные пальцы касались каждой линии этого раннего наброска, ощущение было почти невыносимо интимным.

— А что именно ты находишь в этом завораживающим? — прошептала я, не в силах отвести взгляд от его рук на моей работе.

Казалось, я вот-вот растаю у его ног.

— Всё, — тихо сказал он. Его рука оторвалась от страницы. Я почувствовала, как он отстранился, не только увидела это — и впервые за несколько минут выдохнула.

Меня захлестнуло странное, неожиданное чувство пустоты.

— Я не утверждаю, что понимаю, что ты видишь, когда рисуешь и строишь эти вещи. Но в твоей детализации есть ощущение чего-то большого и преднамеренного. Это сделано осознанно. Это имеет значение для тебя. И я не могу не уважать это.

Его глаза встретились с моими, и взгляд был настолько пронзительным, что у меня перехватило дыхание.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы снова вспомнить, как говорить.

— Ага, — выдавила я. Как полная идиотка.

Выражение его лица стало чуть отрешённым, тоскливым.

— В деревне, где я вырос, была художница. Она рисовала удивительные вещи. Закаты зимой. Ребёнка, играющего с игрушкой. — Он сделал паузу. — Меня, когда я был ещё ребёнком, смеющегося с друзьями.

Я прикусила губу, пытаясь игнорировать внезапный укол иррациональной ревности при слове «она».

Возьми себя в руки, Кэсси.

— Твоя девушка?

Его улыбка сползла с лица.

— Моя сестра.

Я поморщилась, чувствуя себя последней дурой. Она, наверное, умерла сотни лет назад.

— Прости.

— Не стоит, — покачал он головой. — Мэри прожила долгую, насыщенную жизнь, полную искусства и других прекрасных вещей. Деревня, в которой она вышла замуж, была маленькой и сплочённой. Я уверен, она была счастлива до самого конца своих дней.

Эти подробности о его сестре стали первыми по-настоящему личными деталями из его жизни, которыми он поделился со мной — помимо общей информации о том, как оказался в нынешней ситуации. Я не знала, почему именно сейчас он решил рассказать это, но это казалось значимым.

По правде говоря, я всё ещё почти ничего не знала о своём странном, завораживающем соседе. И эта малая кроха информации была как трещина в плотине моего любопытства.

Я вдруг ощутила жадное желание узнать больше.

— Где ты вырос?

— В Англии. — Он потёр затылок, взгляд его стал рассеянным, словно он представлял себе тот город. — Сегодня это было бы примерно в часе езды к югу от Лондона на машине. Но когда я там жил, дорога в Лондон занимала почти целый день.

— В Англии? — Я удивилась. — У тебя ведь совсем нет акцента.

— Я прожил в Америке куда дольше, чем в Англии. — Он слабо улыбнулся. — Всё равно, где ты родился, Кэсси. Когда покидаешь какое-то место на несколько сотен лет, акцент почти исчезает.

На несколько сотен лет.

Я прикусила губу, собираясь с духом, чтобы задать вопрос, мучивший меня с тех пор, как я узнала, кто он на самом деле.

— Ты… уехал из Англии несколько сотен лет назад? — осторожно спросила я.

Он кивнул.

— Я не возвращался в место, где родился, с тех пор, как началась Американская революция.

— Сколько тебе лет… точно?

Он смотрел на меня так долго и напряжённо, что я начала беспокоиться, не перегнула ли палку. Но прежде чем я успела извиниться за любопытство, он ответил:

— Я не совсем уверен. Воспоминания до того, как я обернулся в 1734 году, довольно… смутные. — Он сглотнул и отвёл взгляд. — В том году на нашу деревню напали вампиры. Большинство из нас либо убили, либо обратили. Думаю, тогда мне было около тридцати пяти.

1734 год.

Моё сознание не успевало переварить тот факт, что мужчина, сидящий рядом со мной на диване, был старше трёхсот лет.

— И именно поэтому я не возвращался туда с тех пор, — продолжил он. — Все, кого я знал до обращения, давно умерли, кроме… — Он резко замолчал, будто собирался сказать больше, но передумал в последнюю секунду. Покачал головой. — Все, кого я знал и любил в детстве, мертвы.

По жёстко сжатой челюсти было видно, что он хотел сказать больше, но лишь сжал губы и снова посмотрел на альбом для рисования, разложенный перед нами на журнальном столике. Впервые до меня по-настоящему дошло, как одиноко должно быть — жить вечно, наблюдая, как все вокруг стареют и умирают.

Может, именно поэтому он держался за Реджинальда. Наверное, иметь хоть что-то постоянное из своего прошлого приносит утешение — даже если это «что-то» временами ведёт себя как осёл.

— Каким был твой родной город? — спросила я.

Он уже рассказал мне за эти несколько минут больше о своём прошлом, чем за всё время нашего знакомства, и часть меня тревожно гадала, не перегибаю ли я, продолжая спрашивать. Но он по-прежнему оставался для меня загадкой, даже спустя столько недель. И теперь, когда он сам заговорил о прошлом, я просто не могла остановиться.

Если его это и напрягало, он никак не показал.

— Я не так много помню, — признался он. — Я помню чувства. Свою семью, нескольких близких друзей. Некоторые любимые блюда. Я раньше обожал еду

— Он улыбнулся с лёгкой грустью. — Помню дом, в котором жил.

— Какой он был?

— Маленький, — сказал он, усмехнувшись. Окинув взглядом свою