Кровавая заутреня - Нина Алексеевна Левина

— А это точно твоя знакомая? — недоверчиво спросил один из мятежников. — Пусть скажет, кто она.

— Что она тебе сказать должна? — напустился на него Чеслав. — Ты ж видишь — узнала меня. От страха еле жива. Отведу её домой. А вечером всех в корчме ждём! Праздновать будем!

— А где ж дочь москаля? — не унимался поляк.

— Может, в саду или сарае. Или уже кто приголубил в соседнем дворе, — ухмыльнулся Чеслав. Он заправил пистолет за пояс, обнял Кати за плечи и повёл её к лестнице. — Да плюньте на неё! Лучше по сундукам пошарьте — у кого в кармане не пусто, того и панянки любят.

Он оставил мятежников в мансарде, а сам принялся спускаться, думая, как спрятать Кати от глаз Яси и пани Катаржины. Бояться-то ему вроде нечего — Радзимиш угомонит всех недовольных, а вот лишних расспросов Чеславу не хотелось. Но провидению было угодно, чтобы выход Кати из дома прошёл незамеченным.

В то время, когда несколько человек ринулись на этаж Кайсаровых, пани Катаржина увидела сквозь разбитые окна, что в её комнатах хозяйничают посторонние.

— Эй! Что вы делаете? — бросилась она к крыльцу, но её остановил один из незнакомых поляков, высокий широкоплечий мужчина.

— Чего лезешь не в своё дело?

— Как же не моё? Это мой дом! Убирайтесь отсюда!

— А-а, — протянул поляк, — так значит то у тебя москали жили.

— И что? Я сдавала им этаж, они платили! А на рынке торговцы продавали им еду!

— Она — враг Речи Посполитой! — заорал кто-то из толпы. — У неё муж был из Тарговицкой конфедерации! Из-за таких как он, король продал нас русским и пруссакам!

— Так то муж был, его нет давно, — попыталась оправдаться женщина. — Я ничего плохого Польше не сделала.

Но к пани Рапацкой уже двинулись сразу несколько мужчин, а говоривший с ней мятежник схватил её за горло и приподнял над землёй. Пани Катаржина захрипела, пытаясь разжать держащую её руку, затрепыхалась. Яся в ужасе уставилась на мать, а поляк крикнул:

— Ловите! — и швырнул бедную женщину к подступающим мятежникам.

Те приняли её на ножи, вонзив их одновременно в бок, живот и шею. Пани Катаржина судорожно забила ногами, забулькала и упала на землю, истекая кровью.

— Мама! — завопила Яся, бросаясь к матери, но увидев, что помочь ей уже ничем нельзя, развернулась и с диким воплем кинулась на широкоплечего. — Будь ты проклят!

— А вот ещё одна! — засмеялся тот и схватил Ясю за горло. — Но больно хороша, чтоб сразу убить…

— Руки прибери! — Напротив широкоплечего встал Радзимиш и направил на него заряженный пистолет. — Пока я тебе мозги не вышиб…

— Тихо-тихо, пан Радзимиш, — поляк опустил испуганную Ясю, и та сразу закашлялась, схватившись за шею. — То ж враги наши, разве нет?

— Не скажу за мать, а панянка на нашей стороне. — Радзимиш обхватил одной рукой трясущуюся Ясю и прижал к себе. — Ты же за славу Речи Посполитой? — спросил он, заглядывая ей в глаза.

— Да, конечно, — прошептала девушка, погружаясь в омут чёрных очей Радзимиша.

От него исходила такая сила, что Яся на мгновение забыла обо всём, словно и не было никого вокруг, только она и шляхтич.

— Не бойся, ясная пани, — продолжал он, — тебя никто не тронет. Тут нам больше делать нечего. Эй! — крикнул он, шныряющим в комнатах. — Живо всё верните на место и убирайтесь! Это имущество польской панянки, а не москалей! Поспешим дальше, а то всех русских до нас перережут! — Радзимиш рассмеялся, а потом снова обратился к Ясе: — За мать прости, но сегодня великий день очищения. Каждый должен определиться с кем он. Ты определилась?

Шляхтич сильнее прижал Ясю и наклонился совсем близко к её лицу. Чёрные усы щекотали ей щёки, от Радзимиша пахло потом и кровью, хватка у него была крепкая, сквозь плащ и тонкую кольчугу чувствовалось мускулистое тело.

— Да, определилась, — чуть слышно прошептала Яся и закрыла глаза. — С тобой, ясновельможный пан.

Губы её были так близко, розовые, манящие, а голос — медовая патока, от которой Радзимиш захмелел так, как не хмелел от настойки. Он едва сдержался, чтобы не втолкнуть Ясю в дом и не овладеть ею прямо сейчас, у порога. Шляхтич шумно выдохнул и отпустил её.

— Вперёд! — крикнул он и махнул рукой мятежникам. — Пока русские не очнулись и не разбежались! Если кто-то попытается обидеть тебя, — обратился он снова к Ясе, — скажешь, что благородный шляхтич из Каменца Радзимиш Войтовский лично того порвёт голыми руками.

— Хорошо, — кивнула девушка.

— От дома далеко не отходи, — тихо добавил он. — Жди. Я вернусь сразу, как управлюсь.

Радзимиш поспешил за мятежниками, чтобы снова возглавить их, а Яся осталась одна. Она растерянно оглянулась — Матка Боска, сколько же мёртвых людей вокруг. Всё залито кровью, выбиты окна, разломана изгородь. Мать лежит в тёмно-красной луже и смотрит в небо застывшим взглядом.

— Мамуся! — с плачем бросилась к ней Яся, дрожащей рукой опустила холодные веки, завыла, глядя в небеса: — Прости меня, матушка, прости! Моя то вина, моя!

Яся в отчаянии схватилась за голову. Всё проклятая ненависть к той Кати. Если бы Яся не напомнила мятежникам о дочери подполковника, мать осталась бы жива. А теперь вина будет глодать сердце Яси до конца её дней. Но где же молодая Кайсарова? Вон отец валяется, вон мать, денщик тоже мёртв, неподалёку лежат трое поляков. Всхлипывая и утирая слёзы, Яся осторожно поднялась по лестнице и заглянула на этаж подполковника, прошлась по разгромленным комнатам, в мансарде наткнулась на мёртвую Феоктисту. От вида её развороченной головы, Ясю стошнило, и она поспешила вниз. Неужели Кати удалось сбежать и где-то спрятаться? Ну и хорошо, если так — в сердце молодой полячки внезапно шевельнулась жалость. Теперь они обе сироты, обеих судьба наказала, пусть Кати живёт. Яся вернулась к матери, села подле неё и снова завыла от отчаяния.

* * *

Так случилось, что Чеславу удалось провести Кати незамеченной, когда всё внимание мятежников было приковано к пани Катаржине. Девушка чуть не