Царствуй во мне - Наталья Ратобор

они с Варюшей расстаются. Едва обозначилось вдали вишневой полосой летнее утро, невыспавшийся Шевцов оставил в сенях свой багаж и направился искать Варвару, чтобы по-хорошему попросить прощения и расстаться навеки.

* * *

Девушка сопровождала ранний обход. В галерее Валерий Валерьянович возник перед хирургом, прося разрешения обратиться к Варваре Николаевне. Хмурый врач окинул его неласковым взглядом и, не удостоив ответом, жестом отпустил Варвару.

– Я бы просил уделить мне минутку вашего времени, Варвара Николаевна, – выговорил офицер, отведя девушку в сторону и подчеркнуто переходя на «вы».

Варенька повернула к нему припухшее лицо с распухшими веками, выдававшими бессонную, в слезах проведенную ночь.

– Я виноват перед вами и прошу прощения. Воля ваша счесть мой поступок неизвинительным – но я пришел просить вас, если это возможно, смилостивиться. Мне бы очень хотелось расстаться по-доброму. У меня о вас останутся самые чудесные воспоминания, хотелось бы, чтобы и вы светло поминали меня.

Варя закрыла лицо руками и жалобно всхлипнула.

Шевцов смутился:

– Полно, Варенька, будет… Не держите на старого дурня зла. Я очень уважаю вас и преклоняюсь перед вашей искренностью, чистотой.

Варя подняла безутешные глаза:

– Вы уезжаете… Насовсем… А я люблю вас, Валерий Валерьянович! Давно – с тех пор как вы попали к нам по ранению. И у меня, кроме вас, никого… Вы не знаете, что это такое – быть одной в целом свете!

Шевцов вовсе потерялся. Удерживая дыхание, выровнял неожиданный, сумасшедший сердечный перестук. Вдохнул. Выдохнул. Медленней. Еще раз. Ласково отирая ладонью Варины слезы и тщательно подбирая слова, произнес так задушевно, как только мог:

– Варвара Николаевна, милая… Вы всегда были мне глубоко симпатичны, и даже более того. Вы мне очень… очень дороги. Принадлежи я к вашему поколению, я бы без тени раздумья положил к вашим ногам и любовь, и жизнь мою. Но, сами знаете, время вспять оборотить невозможно. Я намного старше вас и не имею права вторгаться в вашу жизнь. А у вас все еще сбудется. Вы встретите настоящую любовь и непременно будете счастливы. Прощайте, голубушка! Не поминайте лихом.

Аккуратно поцеловав ее в лоб, он почти бегом удалился по коридору. Варвара безудержно плакала.

Глава 12

Наваждение или явь?

Мрачной осенью встретила Шевцова беспокойная, мятежная столица. Людская тоска и раздражительность передавались погоде – бабье лето в этом году забыло заглянуть в сизый от дождей город.

Валерий Валерьянович навестил запертый гатчинский дом. В комнате отца навеки повис запах табака, возвращающий Валерия в беспечное отрочество. Но и сумрачная, мглистая нотка тоски встревала в беззаботную, солнечную мелодию детских воспоминаний: смерть имеет свой запах, навечно въедающийся в стены.

Дом выставили на продажу, но мало кто во время унылой, окопной, бесконечной войны интересовался выгодной сделкой. Валерий Валерьянович засобирался на дачу к Анне Валерьяновне, под Лугу, – разобраться с наследственными бумагами. Вездесущий Зиновий Андреевич вызвался сопровождать его. Он опасался упустить свою выгоду.

* * *

Потянуло к братскому очагу – полковник двинулся к Паниным. На двери красовался старомодный колокольчик. Шевцов неуверенно повел плечами, прежде чем поднять руку: не растревожит ли Илону видом покалеченных пальцев? Валерий Валерьянович еще стеснялся последствий ранения; это было наивно, но он убрал было руку за спину. Потом оправился и выпростал увечную кисть.

В ответ на пронзительный звон раздался детский плач: разбудили Таську. Шевцов помял привезенную ей махровую зверушку, сильно нажимая на ворсистую уютную морду. Крестнице должно бы понравиться.

Лялька была не готова показаться гостям: ойкнула и запахнула халат, неделикатно обозначивший раздавшуюся грудь. Она все еще кормила. Шевцов, смутившись, суховато поздоровался. Панина не было. Чувствуя, что визит не ко времени, Шевцов сказал, что зайдет попозже. Илона принялась возражать, но вяло, больше из вежливости. Валерий Валерьянович сунул ей гостинец для Таси и молодым сайгаком поскакал вниз по лестнице. Навстречу как нарочно подымался побратим Панин, крепко обнявший сбежавшего было Шевцова.

Оправившись от неожиданности и приведя себя в порядок, названая сестра крепко обняла Валерия за шею, притянув к себе и одарив поцелуем.

– Ну, хватит, – нетерпеливо возразил Константин Назарович, стягивая ее руку с шевцовского затылка, – постеснялись бы мужа.

Щепетильный в подобных вопросах Валерий Валерьянович принялся было оправдываться – ироничный хозяин с коротким довольным смешком повлек его прямиком в столовую.

– Так мы тебя не отпустим. Не спорь – ближайшие три дня ты квартируешь у нас. Нам есть о чем потолковать. Сейчас и Томшин подойдет… Он у нас теперь частенько бывает. Женился – не слышал? По большой любви, знаешь ли.

* * *

Мелодичный звон гитары, настраивающей на романтичный лад, вся расслабленная атмосфера приятельского застолья обострили тоску Валерия Валерьяновича. Прислонившись к потертым, в мелкий цветочек обоям, отдававшим питерскою стариной, Шевцов приумолк, застигнутый врасплох переменчивой игрой воображения. Словно наяву рядом пронесся освежающий речной ветер, глаза ослепли от упавших на воду солнечных бликов, ступни проваливались в разогретый песок, пока он разгонялся по песчаной косе за смеющейся Варей. Долгий бег по мелководью, ноги, увязающие в песке, всплеск, прохлада течения – не догнать! Маневр, мгновенный бросок: «Попалась, рыбка!» Ноги упираются в илистое дно, девушка вырывается со смехом, посверкивая васильковыми глазами, точеные соски осязаются через купальный костюм, он наклоняется к ней…

«Наваждение. Блажь», – думал захмелевший Шевцов, отмахиваясь от видений. Сколько же можно плавиться под гнетом извечного любовного тяготения. Или это буянит разогревающий чрево хмельной напиток?

* * *

В вокзальной суете Варшавского Шевцов столкнулся с Клавдией Владимировной, медсестрой из Вариного лазарета. Поздоровались. Женщина торопилась воротиться обратно в госпиталь, успеть до новой передислокации. Перекинулись парой малозначащих фраз.

– Валерий Валерьянович, не желаете разузнать, как Варвара Николаевна?

Шевцов безнадежно махнул рукой:

– К чему это теперь?

– Мне казалось, вы проявляли определенную взаимную дружественность… Или даже личную симпатию… В госпитале пересуды о вас, конечно, разные бродили… Возможно, мы заблуждались. Тогда не стану вас беспокоить известием…

– В чем дело? Поелику помянули «Аз» – изрекайте и «Буки».

– Мы попали под бомбовый аэроплановый удар – случился пожар. Варвара Николаевна эвакуировала больных и поздно спохватилась. Она обгорела: сначала одежда, а потом и…

– Как вы сказали?

Боль взорвалась в голове Шевцова. Он опрометью кинулся к Зиновию Андреевичу и, ничего не объясняя, подхватил чемодан:

– Один к Ане едешь.

Ошарашенный родственник заметался:

– Как? Почему? Что случилось? Куда ты?

– В кассы – мне срочно продлить бронь в сторону Витебска. Потом как-нибудь расскажу!

* * *

Упершись лбом в мелькающее сотнями огней холодное темное стекло вагонного перехода, Шевцов нетерпеливо повторял созвучно перестуку колес:

– Скорей… Скорей… Скорей!