Хозяйка медовых угодий - Ри Даль

сгниёшь здесь. Барон продаст тебя в шахты, или того хуже — куда-нибудь в бордель соседнего герцогства. А Лина… о, она вернётся в сарай, будет драить полы, пока не сломается, как её мать. Я о ней лично позабочусь. Будь покойна! Она отработает каждую секунду своего побега.

Хильда наклонилась ближе, её дыхание пахло луком и злобой, а затем плюнула мне в лицо.

— Молись, девка. Твои дни сочтены. Никто тебе не поможет. Ты — ничто.

Дверь захлопнулась, оставив меня в темноте. Я свернулась, слёзы текли по щекам, но внутри горела ярость.

«Лина в безопасности, — твердила я себе, стараясь успокоиться, — она с Эсмирой и Брадом. Они приглядят. А я… выдержу. Я всё выдержу. Этим негодяям меня не сломить».

Но всё это были лишь пустые надежды. Горькая правда состояла в том, что положение моё незавидно, и действительно вряд ли кто-то сумеет мне помочь.

Глава 40.

Время в темнице казалось вечностью — сырая, холодная камера, с запахом плесени и отчаяния, что въедался в кожу, давила со всех сторое. Я потеряла счёт времени: дни сливались в один бесконечный мрак, прерываемый только скрежетом ключей в замке, когда охранник приносил миску с водой или объедками. Руки онемели от верёвок, тело ныло от жёсткой соломы, а мысли кружили вокруг Лины — жива ли она, в безопасности ли?..

Пасека… мои ульи, цветы — всё в огне, но я цеплялась за надежду, что это ещё не конец, что ещё есть какой-то шанс. Ксавье вернётся, он что-нибудь непременно придумает, он спасёт, он сможет…. Но голод грыз изнутри, ослабляя тело и разум, и я уже не была уверена, сколько ещё выдержу, а порой так и вовсе казалось, что я уже сломалась.

Внезапно дверь заскрипела — не как обычно, с ленивым лязгом, а резко, с приказным стуком. Два охранника ввалились внутрь, их факелы осветили камеру, ослепив меня. Один, толстый, с сальной бородой, схватил меня за руку и рывком поставил на ноги.

— Вставай, девка, — прорычал он, развязывая верёвки, но сразу скрутив руки за спиной новой петлёй. — Барон зовёт. Пора ответить за свои фокусы.

Я моргнула, пытаясь сфокусировать взгляд — ноги подкашивались, голова кружилась от слабости, но я выпрямилась, не желая показывать страх.

— Что… что ему нужно? — прошептала я, голос хриплый от молчания.

Второй охранник, худой и злобный, толкнул меня в спину.

— Вот и узнаешь как раз. Иди давай, не задерживай. А то опять в цепи закуём.

Они повели меня по коридору — узкому, с капающей водой со стен, где эхо шагов звучало как приговор. Мы поднялись по лестнице, мимо кухни, откуда доносились запахи еды — свежий хлеб, мясо, — и мой желудок свело судорогой.

Имение барона было таким же, как я помнила: тёмные коридоры, гобелены с гербами, слуги, снующие, как тени. Но теперь это место казалось тюрьмой, полной угроз. Впроем, а было ли когда-то иначе?..

Охранники втолкнули меня в зал — большой, с высоким потолком, где барон Гельмут фон Крейц сидел за столом, жуя жирный окорок. Его лицо, красное и надменное, с маленькими глазками, повернулось ко мне. Он отёр рот рукавом, скривившись при виде меня.

— А, Мариса, — сказал он, злобно усмехаясь. — Как здорово, что ты пришла. Правда, я думал… ты чуть получше сохранилась. Ладно, садись… А, нет, лучше постой. А то ещё что-нибудь испачкаешь, — барон мерзко хихикнул. — Кстати, ты выглядишь… слегка потрёпанной.

Охранники толкнули меня ближе, и я покачнулась, но устояла на ногах, стараясь не шататься. Барон откинулся в кресле, его пальцы, унизанные перстнями, барабанили по подлокотнику кресла.

— Ты меня разочаровала, Мариса. Бегство, пасека, эта сиротка… Ты украла мою собственность. Лина — моя работница, как и ты. А твои фокусы с мёдом? Слышал, крестьяне хвалят. Но теперь всё сгорело, да? Как хорошо, что Хильда позаботилась.

Я сжала зубы, чувствуя, как ярость кипит.

— Вы… вы не имели права. Мы не ваша собственность. Лина — ребёнок, а не рабыня.

Он расхохотался, брызжа слюной.

— Не моя? Всё здесь моё! Земли, люди, даже пчёлы. Ты ослушалась — теперь заплатишь. Кажется, у меня есть для тебя подходящая работёнка. Как насчёт угольных шахт? Как тебе такая перспектива? Как думаешь, долго ли ты протянешь на такой работе? Или скажешь всё лучше, чем честно работать на меня? — он вновь рассмеялся. — А эту маленькую шавку, Лину… её найдут. Мои солдаты разнесут деревню, если надо.

Он угрожал, хотел сломить меня. И ему почти удалось. И всё же я нашла в себе силы стоять прямо.

— Вы не посмеете. Люди этого не допустят…

Его глаза сузились, и он наклонился ближе, голос стал вкрадчивым, как змеиный шёпот.

— Люди? Ха. У каждого, как ты смела выразиться, из людей есть своя цена. Люди продажны, Мариса. И ты — не исключение. Хочешь приятную сделку? Тебе нетрудно, а мне приятно… — он как бы с интересом посмотрел на свои отполированные пальцы. — Заодно придумаю тебе наказание помягче… М? Верни Лину сама — найди её и притащи сюда. И тогда… Возможно… — барон глянул мне в глаза. — Я прощу долг, отпущу тебя. Даже медовые угодья тебе оставлю. Будешь работать на меня, но свободной. Хорошая сделка, а?

Хитрость блестела в его глазах — ложь, чистая ложь. Я знала: верну Лину — и нас обеих сломают. Но даже если бы было всё так, я бы не согласилась, ни за что.

— Нет, — ответила твёрдо. — Никогда. Лина в безопасности, и вы её не получите. Я не предам её.

Барон побагровел, стукнул кулаком по столу.

— Дура! Тогда сгниёшь! Охрана, назад её, в яму!

Они потащили меня обратно, в темницу, где я рухнула на солому, тело дрожало от голода и злости.

«Лина в безопасности…», — повторяла я себе, как мантру. Но страх грыз и не отпускал не насекунду.

Прошла ночь — или день? — когда у решётчатой двери снова раздались шаги. Я подняла голову, ожидая охранника, но за прутьями мелькнула тень — Шайна. Она резко прижала палец к губам, её лицо было бледным, глаза дикими от страха. Она оглянулась через плечо и приникла к клетке, обхватила прутья, её руки дрожали.

— Мариса… — прошептала она, голос срывался. — Еле пробралась. За мной следят —