Разве это не романтично? - Лисса Кей Адамс

— Знаешь, весь этот багаж, который несут персонажи из своей предыстории, — сказал Мак. — В конце концов, этот страх перестает быть мотивацией и становится все более непреодолимой помехой. Персонажи должны меняться по ходу книги, чтобы жить долго и счастливо.

— Я знаю это, — проворчал Влад.

Он снова замолчал, когда появилась официантка с их завтраками. Влад хмуро уставился на свой омлет из яичных белков.

— Но Тони не меняется, — сказал Малкольм, когда официантка отошла. — Он цепляется за свой страх, как на первой странице. Ты должен дать ему какой-то поворот сюжета, чтобы открыть новый путь.

— И тогда ему придется смириться, — сказал Мак.

— Он пока не может рисковать.

— Рисковать чем? — спросил Малкольм. — Своим сердцем?

Влад кивнул, ковыряя вилкой в яичнице.

— Господи, чувак, ты что, ничему не научился из инструкций? — Мак фыркнул. — Сердце мужчины — это единственное, чем действительно стоит рискнуть.

— Но это и самый опасный вид риска, — парировал Влад.

— Послушай, — сказал Мак. — У тебя есть два варианта. Тони должен сказать ей о своих чувствах или смириться с тем, что она ускользнет от него, а ты напишешь самый дерьмовый любовный роман на свете.

Влад выпятил нижнюю губу. Раньше он думал, что будет рад их помощи, но в этом он ошибался. Это отстой.

Малкольм сложил руки домиком под подбородком.

— Промежуточные этапы — это шанс для персонажей начать переписывать свои собственные истории. Пусть Тони начнет переписывать свою.

ГЛАВА 12

Елена вернулась домой — поправка, вернулась к Владу домой — незадолго до полудня с купленными товарами для вечеринки. Наверное, было трусостью просить Колтона отвезти Влада на встречу, но ей нужно было немного времени, чтобы подумать.

Вчера вечером она наконец получила ответ на свое сообщение с просьбой об одолжении.

Позвони мне, когда сможешь.

Она убедила себя подождать до завтра, чтобы перезвонить, но когда вернулась домой — поправка, вернулась в дом Влада — и поняла, что его все еще нет, она уяснила, что больше нет причин откладывать.

Соседская кошка ждала у двери, когда она вошла, и Елена впустила ее. Кошка последовала за ней наверх в спальню. Елена закрыла дверь своей комнаты и дрожащими руками набрала номер мужчины, с которым не разговаривала много лет. В Москве было около одиннадцати часов, и она знала, что он еще не спит. Такие журналисты, как он, всегда бодрствуют.

Телефон дважды прозвенел у ее уха, прежде чем нетерпеливый голос ответил по-русски.

— Елена?

Облегчение при звуке его голоса было таким же сильным, как крепкий коктейль. Она опустилась на кровать.

— Это я. Прости, что звоню так поздно, но из-за разницы во времени...

— Я был так рад получить твое сообщение. Боже, как я рад слышать твой голос.

— Я тоже.

— Как дела в Америке?

Елена позволила Соседской кошке забраться к ней на колени.

— Хорошо. Хорошо. Я имею в виду, на данный момент.

— На данный момент? Что это значит?

Она должна была знать, что Евгений это поймет. Он был журналистом. Он ничего не упустил.

— Ты просил позвонить тебе, если мне что-нибудь понадобится.

— Да, конечно. И я это имел в виду.

— Я надеюсь на это. Потому что... — Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. — Потому что мне нужна работа.

Ее слова были встречены лишь звуками работающего где-то вдалеке отдела новостей. Кричали редакторы. Ревели телевизоры. Репортеры шутили и ругались. Он все еще был на работе. Конечно же, был.

— Евгений...

Он снова перебил ее. — Значит, это правда. Ходили слухи, но я не хотел им верить.

Пот выступил у нее на лбу, а по венам пробежал ледяной страх.

— Слухи? Какие слухи?

— Что ты хочешь вернуться.

От страха ее голос стал хриплым.

— Где ты это услышал?

— Это Россия, Елена. Секретов очень мало. И ты думаешь, я не слежу за своей крестницей?

Ее должно было согреть напоминание об их связи на протяжении всей жизни, но вместо этого она еще глубже погрузилась в холодную воду решимости.

— Тогда, как твоя крестница, я прошу тебя об одолжении. Я хочу стать журналисткой, как мой отец. Я готова.

Скрип рабочего стула подсказал ей, что Евгений либо встал, либо откинулся на спинку. В любом случае, она могла представить его себе. Он выглядел точно так же, как когда-то ее отец. Рукава рубашки закатаны до локтей, галстук был ослаблен или совсем отброшен в сторону, а верхняя пуговица расстегнута. Все журналисты по всему миру носили одинаковую униформу.

— Елена, — сказал он напряженным голосом, как будто сдерживал худшие из своих мыслей. — Я уверен, твой отец был бы очень горд тем, что ты хочешь пойти по его стопам.

— Он бы не был, — отрезала она. — Мы оба это знаем. Он тысячу раз говорил мне, что меньше всего на свете хотел бы, чтобы я стала журналисткой.

— Так зачем мы вообще об этом говорим?

— Потому что я должна это сделать. Это у меня в крови. — И потому что я в долгу перед ним.

— Есть причина, по которой он не хотел такой жизни для тебя. Еще до того, как он... до того, что случилось... он знал, что такая жизнь не для тебя. Это опасно. Ты знаешь это лучше, чем кто-либо другой. Ты провела в Америке почти шесть лет. Возможно, тебе будет нелегко вернуться сюда после того, как ты пожила и училась в месте, где свобода прессы заложена в ДНК.

Она напряглась.

— Здесь тоже не все идеально. Прессу поносят ежедневно. Люди ходят в футболках и угрожают повесить репортеров. В журналистов плюют на политических митингах. Их называют фейковыми новостями и врагами народа.

— Но разве они таинственным образом исчезают с местных вокзалов?

Его слова произвели на нее такое впечатление, что у нее перехватило дыхание.

— Прости, — сказал он. — Мне не следовало этого говорить.

— Я не наивная, Женя, — сказала она, используя короткое имя. — Я знаю об опасностях лучше, чем кто-либо другой. Я не боюсь.

Евгений снова сделал паузу, и на этот раз она услышала тихую жалость, прозвучавшую в нем, несмотря на часовые пояса.

— А как же Влад?

— Мы разводимся.

Он выругался себе под нос, и она снова представила его. Он был бы точь-в-точь как ее отец. Провел рукой по волосам и уставился в потолок, словно молясь о терпении и мудрости, но безуспешно.

— Мне жаль это слышать, — наконец сказал он. — Правда.

— Мне не нужно, чтобы ты меня жалел. Просто дай мне шанс. Относись ко мне как к любому