Сезон помидоров, или Пари на урожай - Илана Васина

Глава 50

Клара Мэнфилд

Жарко. Ещё и мышцы затекли от долгого лежания в одной позе. Балансирую на тонкой грани сна и реальности. Вроде близка к пробуждению, а вроде — если не открывать глаза — то можно поспать ещё.

Выбираю поспать ещё.

Лежу секунду. Другую. Третью… Что-то не то — и это тревожит. Смутная, едва ощутимая неправильность.

И тут… до меня доходит!

Странный запах.

В моей спальне лавандой пахнет, а не сандалом и свежевыделанной кожей. Открываю глаза и с тревогой озираюсь. Тревога мгновенно перерастает в страх.

Лежу в чужой комнате. В чужой кровати, устланной белым шёлком.

Как я сюда попала?!

Память не сразу, но довольно быстро возвращается, рисуя, как на кухне теряю сознание, и меня подхватывают сильные мужские руки.

Регальдис меня усыпил.

Снова!

Как зверюшку в зоопарке для сложной процедуры!

От этой мысли — такой прилив возмущения накатывает, что я рывком скидываю с себя покрывало, вскакиваю с кровати и… понимаю, что раздета до сорочки.

Получается, наглость лорда набирает обороты.

В первый раз он усыпил меня «для лечения» и вернул на мою кровать в одежде. А в этот раз — усыпил по выдуманной причине, принёс на СВОЮ кровать и оставил РАЗДЕТОЙ.

Может, ему таблетки от наглости попить?

Мой взгляд скользит по комнате, пока не упирается в платье, висящее на спинке стула. Выстиранное и выглаженное.

На столе — хрустальный графин с водой на серебряном подносе и гранёный стакан. В углу на столе стоит серебряный канделябр.

Первым делом натягиваю платье. Затем босиком кидаюсь по прохладному, натёртому воском паркету и хватаю канделябр.

Раньше хотелось подобное произведение искусства ощупать из любви к прекрасному. А сейчас сжимаю его в руке, как удобное оружие, которым можно отбиваться от... вражины, пока я буду искать выходу наружу.

И тут, будто в насмешку моим мыслям, дверь с лёгким стуком открывается, и в комнату заходит экономка.

Только на сей раз злючка улыбается. Причём вполне натурально и доброжелательно.

Может, мне снится? Хочется глаза потереть.

Настрой экономки так же странен, как если бы крокодил нежно мне улыбнулся и помахал лапкой.

Пальцы непроизвольно обхватывают покрепче канделябр.

— Светлого дня, госпожа, — медоточиво произносит она. — Милорд ожидает вас за завтраком. Вам помочь причесаться?

— Нет, спасибо, — говорю с холодком. — Люблю с утречка растрёпанной походить.

— Может, как-то иначе могу вам помочь? Только скажите.

Молчу. И надеюсь, смотрю достаточно выразительно, чтобы она поняла мой посыл. Хватить юлить. Что тебе от меня надо, милейшая?

— Я хотела извиниться перед вами, госпожа, — вдруг мрачнеет экономка, осознав, что не способна одной улыбочкой компенсировать весь тот яд, что успела на меня излить. — Я была невежлива. Пыталась защитить хозяина, хотя... Вы ничем не заслужили моего недоверия. Я… Прошу прощения.

— Извинения приняты.

Мой сухой, официальный тон призван дать ей понять, что одного «прости» маловато, чтобы забыть все сказанные гадости! И, судя по следующей фразе, Эфимия превосходно это считала.

— Понимаю. Вам должно быть сложно довериться, но я знаю милорда, потому что служу ему много лет. Поэтому могу где-то что-то вам подсказать. По-женски. Вы ведь недолго знакомы…

Замолкает, внимательно отслеживая мою реакцию.

Тут и напрягаться не надо, чтобы понять: это попытка зацепить. Заставить почувствовать себя уязвимой и зависимой от её совета. Дешёвая манипуляция. Жёсткий напор не сработал — и она решила включить «доброго полицейского». Втереться в доверие.

Мысленно закатываю глаза.

Вот что за человек!

Манипуляторша ей второе имя.

Складываю руки на груди и с тяжёлым вздохом отворачиваюсь к окну, демонстрируя скуку. И опять, в который раз, Эфимия отлично считывает язык жестов.

— Я желаю счастья милорду. И раз милорд выбрал вас, — поспешно продолжает она, — постараюсь и вам быть полезной, чтобы со временем компенсировать своё прошлое поведение. Вы позволите вам помогать?

Ох, сколько искренности и тепла звучит в её голосе! А на лице — такая тревога, словно от моего решения зависит её судьба. На мгновение хочется ей поверить. Улыбнуться, успокоить.

Ну не может же человек быть настолько прогнившим, чтобы врать столь умело?

Но через секунду напоминаю себе.

Может, наивная ты душа!

Ещё как может.

— Вы поспешили с выводами. Милорд меня не выбирал, — говорю, осторожно возвращая тяжёлый канделябр на стол. — На самом деле он просто добрейшей души человек, который помогает незадачливой соседке.

Беззаботной развожу руками. Пытаюсь всем видом показать, что её догадки не соответствуют истине.

— Я поняла, госпожа, — с печальным вздохом склоняет голову, будто признавая поражение. — Понадобится время, чтобы доказать преданность. Но если вы всё-таки позволите быть полезной, я сочту за честь.

— А знаете что… — в голову приходит дельная мысль. — Вообще-то вы и правда можете восполнить пробелы в моих знаниях.

Экономка аж вся подбирается, на лице вспыхивает радость. В глазах мелькает выражение, очень напоминающее азарт. Я, конечно, не собираюсь безоговорочно доверять её ответам. Скорее, это будет проверка.

— Да, госпожа! Скажите, что вас интересует.

Снова принимаю скучающий вид, старательно придавая небрежность своему голосу:

— Я проснулась раздетой до сорочки. Не подскажете, кто меня раздел?

Глава 51

— Это была Милена, госпожа, — охотно объясняет Эфимия. — Вас раздела одна из горничных. И она же постирала ваши вещи. Девушка очень чистоплотная и уважительная. Не извольте беспокоиться. Вас касались чистые руки.

Ого.

Хотелось узнать, не граф ли меня раздевал.

Узнала. Ну а бонусом выяснила, что, оказывается, я брезгливая.

— Эта спальня… — обвожу рукой помещение. — Гостевая?

Сомневаюсь, конечно, что гостевая. Слишком особенное здесь оформление, подогнанное под чей-то замысловатый вкус.

Кофейные шторы мягко приглушают свет. От кресла идёт тёплый запах свежедублёной кожи, а в стенной нише едва ощутимо тлеет сандал. Кровать стоит на тонком каменном подиуме и кажется, будто парит. Рифлёное стекло в дверцах шкафа, светлый дуб паркета, тонкие линии фурнитуры — всё это придаёт помещению налёт практичной дороговизны.

— Нет, госпожа. Это хозяйская спальня.

И замолкает, будто нарочно дразнит.

Она так хорошо до сих пор читала между строк. Наверняка, поняла — о чём я хочу узнать, но, видимо, предпочитает, чтобы я словами спросила.

Ладно.

Словами — так словами.

— Если я заняла спальню милорда, то где спал он сам?

— Милорд ночевал на софе в кабинете.

— Поняла. Благодарю, — и после секундной паузы: — Больше я вас не задерживаю.

В глазах экономки мелькает тревога, а через долю секунды словно плотная завеса опускается на лицо, скрывая мысли. Пока надеваю туфли, она выходит,