Сезон помидоров, или Пари на урожай - Илана Васина

Отмерив щедрую порцию гостю, накладываю и себе. Сажусь за стол и, затаив дыхание, наблюдаю за его лицом.

По расслабленному выражению, появившемуся после первой ложки, понимаю: ему пришлась по вкусу моя стряпня. Следующую ложку герцог берёт уже без всякой осторожности, будто признавая: да, это можно есть с удовольствием.

В груди разливается тепло.

— Недурно, — небрежно кидает он.

— Спасибо.

Сама я тоже берусь за ложку. Ковыряясь в тарелке, вспоминаю, о каких делах хотела поговорить за ужином. Сложно сосредоточиться почему-то.

— Почему ты выбрала Дэшфорда? — внезапно осведомляется герцог.

— Что? — на мгновение я даже теряю дар речи.

В каком смысле выбрала? Я же его не выбирала!

— Почему ты заключила пари с Дэшфордом? Были ведь и другие потенциальные работодатели. Но ты обратилась к нему.

— Потому что я случайно услышала его разговор с приятелем. Он ненавидел этот свой участок и мечтал от него избавиться. Но когда я предложила переписать его на меня, Дэшфорд отказался. Пришлось выкручиваться, придумывать пари... А почему вы спрашиваете?

— Ты выбрала для пари самого отъявленного мерзавца, и я пытаюсь понять, как это вышло.

— Он вам знаком?

— О нём, — уклончиво тянет герцог, — ходит определённая молва.

— Какая? Что именно о нём говорят?

— Надеюсь, ты никогда не узнаешь, — он вдруг мрачнеет.

Пока перевариваю его ответ, Регальдис начинает рассказывать о разговоре с поверенным. Своим рассказом он даёт мне надежду. И суть даже не в том, что теперь хороший специалист занимается моим делом. А в том, что у меня появился достойный союзник.

Хотя кому я вру?

Регальдис мне не союзник. Скорее, влиятельный защитник.

Теперь я понимаю, насколько мало возможностей у приютской сироты противостоять напору властного, богатого графа. А когда я сюда попала, то витала в иллюзиях. Рассуждала в рамках своего прежнего мира. Вот почему вообще осмелилась предложить пари.

Насытившись, лорд отставляет тарелку, и я разливаю нам чай.

Предлагаю ему самую красивую чашку из тонкого белого фарфора — с блюдечком, без единого скола. Наполняю её ароматным травяным чаем и вижу, с каким удовольствием он вдыхает его аромат.

Всё-таки приятно ухаживать за лордом. И волнительно.

И можно его расспросить о всяком... интересном.

— Скажите, а… как вы спасли Эфимию?

Он молчит, внимательно рассматривая чаинки, утонувшие на дне чашки. Его пальцы внезапно сжимаются на краю стола, костяшки белеют. Даже дыхание меняется — становится глухим, тяжёлым.

— Откуда ты знаешь? — глухо произносит он, и я растерянно улыбаюсь.

— Ваша слава бежит впереди вас.

Не понимаю его реакции. Обычно мужчины гордятся своими подвигами. Ведь спасти кого-то — почётно, а не унизительно. Почему же он так помрачнел?

— Ну конечно, — усмехается. — Эфимия решила развлечь тебя занимательной историей в дороге.

Только слепой и глухой не понял бы, что ему неприятна эта тема, и он зол на экономку. Несколько минут лорд молчит, и я уже начинаю жалеть, что заговорила об этом, как вдруг он произносит:

— Однажды ночью в моём доме случился пожар. Тёмное пламя. Слышала о таком?

О да. Слышала.

Невольно ёжусь от этого словосочетания и киваю:

— Водой его не потушишь. Этим жутким пламенем нас пугали в приюте. Иногда наставницы кричали: «Гореть вам за это в тёмном пламени!»

— Во время того пожара я и спас Эфимию.

Он берёт чашку, делает глоток, но рука сжимает ручку так крепко, что я боюсь, она сейчас отломается. Вижу — ему тяжело вспоминать об этом, и снова не понимаю, почему.

— Но ведь всё закончилось хорошо, верно? — тихо напоминаю я. — Вы же спасли её.

Он хмурится, бросает на меня тяжёлый взгляд.

— Её — спас, — говорит сухо, но в этой сухости слышна горечь.

Наконец, до меня доходит. В том пожаре были погибшие. Или пострадавшие.

Получается, своим любопытством я разбередила старые раны, и от этого мне становится неловко.

Уже подумываю перевести тему, но даже не знаю, стоит ли.

Говорят, лучше не держать в себе эмоции. Особенно болезненные. Хотя не то чтобы я разбиралась в психологии…

Регальдис морщится, будто ему не по себе от воспоминаний.

— Её звали Ирида, — наконец произносит он. — Целительница. Два года была рядом, пока не погибла под моей крышей.

— Мне очень жаль, но... — говорю тихо. — Хотя она умерла под вашей крышей, вы не виноваты в её гибели.

— Да? — его губы кривит горькая усмешка. — Возможно.

Глаза устремлены куда-то мимо меня, в темноту. Судя по реакции, он как раз себя считает виноватым.

— Нет, правда, — продолжаю настаивать. — Не вы устроили пожар. В чём тут ваша вина?

Снова тишина — тяжёлая, долгая, густая. Наконец он произносит:

— Слуги сказали, что в ту ночь она вытащила ребёнка — десятилетнюю дочь кухарки. Потом снова бросилась в дом, чтобы спасти какой-то редкий артефакт, — он стискивает челюсть. — Следствие показало, что она этим артефактом приостановила пламя, чтобы хватило времени вывести людей. А сама… не успела.

Он резко отодвигает чашку, будто напиток стал ему противен.

— Простите, милорд, — почти шепчу. — Но я всё еще не понимаю. Почему вы себя вините?

— То ли я надышался дыма, то ли меня отравили, — произносит он. — Вытащил Эфимию и... Больше ничего не помню. За день до пожара я узнал, что Ирида не та, за кого себя выдавала. По закону иномирянку следовало сдать в монастырь. И я собирался это сделать. На следующий день. Выходит, моих людей спасла та, кого я собирался на следующий день предать.

Герцог замолкает. А у меня дыхание перехватывает от страха. Я вдруг осознаю, что этот благородный во всех отношениях мужчина — ловец попаданок. Если он узнает про моё происхождение… С той же невозмутимостью, с какой сейчас помогает, отправит меня в северный монастырь. Потому что так, с его точки зрения, будет правильно.

Включившийся инстинкт самосохранения подталкивает сослаться на головнубю боль и срочно распрощаться. Но... Черь возьми, как-то это не по-человечески будет. Он мне помогает, приоткрывает душу, а я...

Выгоню его в благодарность?

Глава 48

Вместо того, чтобы поддаться панике, усилием воли беру себя в руки. Несколько глубоких вдохов помогают успокоиться. Не до конца, но хотя бы мысли становятся связными.

Сглотнув, я суетливо верчу в руках ложку. Затем зажимаю несчастный кусочек металла обоими руками, чтобы скрыть волнение, и тщательно подбираю слова для следующей фразы.

— Вы не виноваты в гибели Ириды, милорд. Хотеть отправить кого-то в монастырь — не значит отправить. Тем более... Вы наверняка жалеете о том своем решении. То есть... — небрежно пожимаю плечами. — Вы бы теперь не предали