Мой ненавистный футболист - Лада Шведова

Стоящий рядом с Машей Ваня оценил ее по достоинству – смотрел не отрываясь, и в глазах его светился чистый восторг. А говорят, Вик на меня как-то по-особенному смотрит… уж точно не так. Словно вот-вот чувств от радости лишится или с причала свалится в озеро, чтобы охладиться. Ваня выглядел так, будто ему это было необходимо.

Вик же стоял, облокотившись на перила чуть в стороне от Маши и Вани, и лениво поглядывал на противоположный берег озера. И выглядел непривычно – так, что я даже с шага сбилась. Вместо спортивных шорт и футболки, которая была велика ему на три размера, на нем были черные джинсы и черная майка, открывающая широкие загорелые плечи. На руке появились часы, волосы, как и всегда, были в беспорядке, но каком-то ином – Вик явно постарался. И сделал это зря, потому что в таком виде ему теперь нельзя в досуговый центр, его там на части порвут. Хотя, учитывая нездоровую тенденцию, порвут, скорее, меня.

Глядя на Вика, я пожалела, что не зашла в домик и не переоделась после ужина – на мне, как и в столовой, были потертые джинсовые шорты и футболка с рок-группой. А на голове покосившийся хвост. Но потом я решила, что сделала все правильно, ведь начни я еще и прихорашиваться… Так обычно выглядит начало конца. Да и ни одно нарядное платье не замаскирует мой фингал – он светил так, что остальное отходило на второй план.

Вик оглядывал меня с ног до головы, пока я приближалась. Уж не знаю, что там в его голове творилось, но он улыбался. А я постепенно замедляла шаг, оттягивая момент столкновения. Мы виделись перед ужином, но столько поменялось с тех пор! От волнения у меня кружилась голова и потели ладони, мысленно я перебирала варианты начала разговора, но все казалось глупостью несусветной.

В итоге Вик шагнул ко мне и подал руку.

Вот так просто? Мы уже держимся за руки?

В этом ничего такого… наверное. Мы с Виком уже делали это. Да и тот же Роман постоянно подавал руку, а мне и в голову не приходило возразить или увидеть в этом нечто особенное. Рука и рука. Не ахти какой контакт. Уж точно не причина застывать, сомневаться и трястись всем телом от мысли, что он возьмет меня за руку. Что мы соприкоснемся кожа к коже и, скорее всего, прогуляем так весь вечер. Что Вик будет поглаживать мои шершавые мозоли, чувствовать их. И пусть он говорил, что мозоли – часть меня, но… никому не нравятся руки, похожие на ноги. Никому.

Иногда на соревнованиях, да и на тренировках, замораживаются мелкие травмы, чтобы они не мешали выступать. Так я выходила на помост с замороженным коленом, когда повредила его на прыжке. Так я выступала с замороженной поясницей, когда нашим хореографом была девушка из художки, которая перестаралась с моей растяжкой. И заморозка поясницы ощущалась странно – холодком на спине, скованностью, а потом резким откатом, при котором чувствуешь, как онемение медленно отпускает каждый позвонок, и это хорошо и больно одновременно. И все это на спине, и все чувствуется…

…так же чувствовалась протянутая рука Вика, которой я даже не коснулась. Онемением спины и откатом, чем-то приятным, но вместе с тем болезненным и в перспективе опасным.

Его рука так и осталась висеть в воздухе.

Неловкость быстро скрасила Маша:

– Лана! Мы тебя заждались… – Она посмотрела на Вика, а потом опять на меня: – А вы двое как будто на рок-концерт собрались, так похожи! Или договорились заранее? Может, я тогда вас сфотографирую? Сегодня закат такой красивый в озере отражается…

Ладно, насчет неловкости я ошиблась – Маша ее не скрасила, а усугубила.

Не дожидаясь ответа, она потянулась за телефоном и, бубня себе под нос, принялась выставлять нужные настройки. Крытова у нас была фотографом по призванию и часто шутила, что, если Олимпиада ей не светит как спортсменке, то она пробьется туда как СМИ и на ней поснимает. Маша всегда все фотографировала, это нормально, но разве не видно, что сейчас не время, что это неловко?

– Встаньте здесь, – приказала она, – чтобы отражение в озере вошло в кадр.

– Маша, я не думаю, что это уместно…

– Я хочу эту фотографию, – в этот раз Вик не протягивал мне руку в ожидании, а просто взял мою, не дав шанса на отступление.

– Может, я не хочу? Ты похож на итальянского мафиози!

– Тогда со мной вообще спорить опасно. А Маша фотограф, и она ждет.

– Не ахти какой она фотограф!

– Лебедева, я же все слышу! – возмутилась Крытова.

– Да в этом, собственно, и цель.

Но мои возражения никто во внимание не принял. Так мы с Виком оказались в углу у перил, он встал позади, мягко положил ладони на мои плечи и слегка их сжал, призывая расслабиться. Но куда там! Я чувствовала, что он близко, между нами остались считанные сантиметры… Вик чуть наклонился, его пальцы скользнули по моим рукам ниже, пока он не скрестил их у меня на животе, вплотную прижимаясь к моей уже совсем окаменевшей спине. Он положил подбородок на мое плечо, и я забыла, как дышать. Кажется, у Крытовой все шансы сделать мою предсмертную фотографию.

– Лебедева, поверни чуть-чуть голову, чтобы не светить синяком. И улыбнись! Тебя как будто в заложники взяли, честное слово! – Маша двигала телефоном, пытаясь поймать нужный свет.

– Если ты не заметила, так все и случилось. И никто не желает мне помочь.

Я почувствовала, как грудь Вика вибрирует от смеха, а его руки на моем животе сжимаются сильнее, меняя положение, комкая футболку и задевая голую кожу. Почему я просто не положила этому конец? Можно было Вика оттолкнуть, не под дулом же пистолета он меня к себе прижал. Но я не могла сдвинуться с места, утопая в его объятиях, его запахе, чувствуя его улыбку и даже его волнение.

– Это мурашки у тебя на руках? – шепнул на ухо Вик.

Я повернулась к нему с намерением возмутиться. Объяснить, что мурашки скоро будут у него, потому что полетит он с причала в холодную воду – явно же напрашивался человек поплавать. Но все возмущения застряли в горле, когда мы с Виком оказались так близко – нос к носу. В нескольких сантиметрах от поцелуя.

Вик смотрел на мои губы так остро и жадно, что я не сомневалась – сейчас, прямо сейчас