Предсказание - Villa Orient

висевший на сплошной каменной стене. Похоже, именно здесь никто и не жил. Если я начну кричать, услышат ли меня? Вряд ли. Ведь эти парни появились здесь с таким шумом не просто так. Для их дел здесь было безопасно, но не для меня.

Я пошла вперёд, опустив голову и стараясь не смотреть на компанию. Но они преградили мне путь. Тупик был достаточно узким, чтобы они полностью закрыли выход из него. Срывающимся голосом, с трудом вспоминая нужные слова, я попросила по-английски:

— Пожалуйста, дайте мне пройти.

Парни опять засмеялись, переговариваясь между собой по-арабски. Я, конечно, ничего не поняла и повторила просьбу, тогда один из них резко надвинулся на меня и прижал к стене. Ухмылка превратилась в звериный оскал. Он был высокий, чего я сразу не поняла, и даже не смотря на худобу, крупный. Остальные заняли свои места по обеим сторонам от меня, так что я не смогла бы вырваться. Парень что-то сказал мне, но я лишь покачала головой, не понимая языка. От него пахло пóтом, пылью и специями. Меня затошнило от запахов и животного страха.

Моя голова была на уровне его груди в грязном бомбере, расстёгнутом почти до живота, открывая грудь с жёсткими чёрными волосами. Он грубо сжал моё лицо за щёки одной рукой так, что мне пришлось запрокинуть голову. Он опять что-то сказал своим дружкам. Они все вместе загоготали. Он грубо меня поцеловал, сминая губы и просовывая язык внутрь. Я почувствовала горький вкус табака, влажный рот на губах и шершавый язык во рту. Он оторвался от меня так же резко, как и начал поцелуй, если это можно так назвать. Он крепко прижимал меня к стене, поэтому его руки были свободны, чтобы шарить по моему телу. Они опустились с шеи на грудь, крепко сжимая полушария через ткань платья и белья, как будто он проверял меня на прочность. Потом очертил талию и опустился на бедро, резко задирая подол платья.

Меня парализовал ужас. Я не могла двигаться, хотя все мышцы в теле напряглись в струну. Я прижималась спиной к стене, потому что она казалась мне более дружелюбной и человечной, чем горячее тело прямо передо мной. Он попытался снять платок с моей головы, но Фатима крепко и аккуратно его завязала. Он разозлился и дёрнул сильнее.

Мне казалось, что Хамдан совершает надо мной насилие, но настоящее насилие происходило здесь сейчас. Этот молодой мужчина даже не пытался смягчить свои действия, намереваясь жестоко использовать моё тело, а потом передать своим друзьям. И я чётко понимала, что они не оставят меня в живых. Его движения были грубыми, резкими, неприятными. Я даже кричать не могла, звуки застряли в горле, тело даже не шелохнулось, я просто онемела. Разве такого конца я хотела? Ради этого я бежала?

Моя жизнь потеряла смысл задолго до этого дня и даже раньше встречи с Хамданом. Я жила по инерции и плыла по течению много лет, не зная себя. А сейчас я окончательно потерялась и в прямом, и переносном смысле. Хамдан понимал меня лучше меня самой. Он сузил мой мирок до одного дома за высоким забором, где все обо мне заботились и лелеяли мой инфантилизм. А как только я вышла за ворота, то просто снова потеряла себя и смысл своего жалкого существования. Но если эти парни сделают то, чего не удалось мне, то в этом и будет смысл моего неудавшегося побега.

В этот момент послышался шум мотора. Он приближался, становился громче. Внезапно тупик залил яркий свет. Автомобильные фары! Все парни мгновенно повернули головы в направлении машины. Хлопнула дверь, кто-то что-то резко сказал. Ещё мгновение — и парни вдруг бросились врассыпную к противоположной стене, легко перемахнули через неё и исчезли.

Я осталась стоять у стены, не зная, в руки каких мужчин теперь попала. Я щурилась от яркого света, пытаясь прикрыть глаза рукой. Мужской силуэт приближался, пока не остановился в метре от меня, загородив источник ослепляющего света. Когда глаза опять привыкли к темноте, я поняла: это мужчина в форме и с автоматом на плече. Он окинул меня взглядом и сказал что-то по-арабски. Я покачала головой. Тогда он спросил по-английски:

— Имя?

Я не знала, можно ли отвечать и что́ именно отвечать. Но какой у меня был выбор?

— Марина Черникова.

— Русская?

— Да.

Он жестом указал на машину, и я послушно поплелась. Ноги совсем не слушалась и подкашивались. Я споткнулась и упала на колени. Даже через платье я ободрала кожу на коленях и ладонях о каменное покрытие. Я вскрикнула, но подняться сил не было. Глаза наполнились слезами, но я крепко зажмурилась и взяла себя в руки, мне нельзя сейчас плакать. Мужчина не помог мне встать. Он стоял чуть поодаль и терпеливо ждал, когда я поднимусь сама. Я подумала, что здесь арабская страна, и он не может ко мне прикоснуться, даже чтобы помочь, особенно если знает или догадывается, кто меня ищет.

Я всё же поднялась через несколько мгновений и села в машину с той стороны, где мне открыли дверь на заднем сидении полицейской машины, отделённом от переднего решёткой. В машине был ещё и водитель, который с любопытством поглядывал на меня в зеркало заднего вида. Внутри опять пахло мужским пóтом, специями и табаком. Я не поняла, как машина смогла развернуться в этой узкой улице и петлять по таким же тесным и извилистым улицам.

Мы ехали совсем недолго, когда остановились у большого освещенного здания. Полицию ни с чем нельзя спутать. Даже ночью здесь было постоянное движение. У входа стояли люди в форме, кто-то входил, кто-то выходил, в окнах горел свет, на парковке были машины.

Мне открыли дверь, и я вышла. Полицейский пошёл вперёд, а я поплелась за ним. Он остановился у дежурного, они что-то обсудили. Дежурный даже привстал со стула, чтобы посмотреть на меня. Мы пошли дальше. Нам открыли дверь с железной решёткой, полицейский за ней тоже чуть голову не свернул, пока разглядывал меня. Дальше мы шли по длинному коридору до самого конца. Полицейский постучал в последнюю дверь и вошёл, но дверь прикрыл не полностью. Разговор был короткий, он распахнул передо мной дверь, и я вошла.

Большой кабинет. Прямо напротив двери за широким деревянным столом, заваленным бумагами, сидел полный пожилой мужчина в форме. У него был серьёзный задумчивый взгляд.

— Имя?

Я подумала, может быть, сейчас самое время, чтобы упомянуть Хамдана,