Судьба магии - Бет Рэвис

Я хочу поговорить с Отто, очень. Но мы только и делали, что разговаривали, планировали и беспокоились, а этот момент кажется таким же простым, как наше путешествие, когда мы были втроем: он, Лизель и я. Мысль, что то время внезапно кажется мне очень простым, вызывает у меня смешок.

Отто приоткрывает глаза, но не оборачивается, чтобы посмотреть на меня. Я нажимаю пальцами на мышцу на его плече, и вместо того, чтобы спросить, почему я рассмеялась, он издает низкий стон и потом смеется.

– Почему мы не занимались этим в свободное время? – бормочет он в свою руку.

– У меня было немало других желаний, связанных с твоим телом, – отвечаю я.

– А сейчас, значит, ты намекаешь, что я тебе наскучил?

– Мучительно. Неужели не очевидно? – Я нахожу еще один узел мышц и разминаю его большими пальцами, и Отто издает звук, такой чувственный и глубокий, что у меня все сжимается внутри.

– Я скучал по нему, – тихо говорит он.

Я хмурюсь, глядя на него сверху вниз. Он отвечает на мой невысказанный вопрос.

– По твоему смеху, – шепчет он.

Мои руки не двигаются.

Воцаряется тишина, но Отто переворачивается подо мной, и я с визгом дергаюсь. Он хватает меня и усаживает себе на бедра, притягивая ближе и ловя мой рот своим.

17

Отто

Когда она начинает отстраняться, я следую за ней, мои губы не желают отрываться от ее. Она хихикает, отмахиваясь, но я не отступаю, пока мы не меняемся местами. Когда я обнимаю ее за плечи, ее волосы рассыпаются по кровати, золотистые локоны по белой постели. Она томно наблюдает за мной, слегка приоткрыв рот, будто ждет, когда я украду вздох с ее губ. Пьянящий аромат бальзама, которым она пользовалась, окутывает нас, сближая сильнее.

Я склоняюсь над ней, и кончики моих волос щекочут ее щеки. Когда я подношу руку к ее лицу, мои пальцы дрожат.

В любви кроется страх.

Я знал это с раннего детства, ведь любовь всегда можно потерять. Ее можно исказить, надломить, и она угаснет. Она может погубить, отравить или убить.

В любви кроется страх, ведь любовь очень сильна, а все сильное способно причинить боль. Она подобна пламени, которое излучает свет, даже когда обжигает.

А наша любовь стоит того, чтобы ради нее обжигаться.

Фрици смотрит на меня сквозь ресницы, и я знаю, что она чувствует то же, что и я, понимает меня без слов. И причина тому вовсе не магия.

Это любовь.

Я прижимаюсь губами к ее губам. Часто мы целуемся страстно, настойчиво. В ночь перед тем, как нас связали чары, когда Фрици заставила расцвести луг, в нашей взаимной тяге было что-то неистовое, желание заглушить внешний шум и существовать лишь ради друг друга. Но сейчас, хотя в мире царит хаос, хотя мы не знаем, что принесет завтрашний день, будущее, хотя ничего не определено…

Я не тороплюсь.

Я наслаждаюсь ее вкусом. Ее мягкостью. Я краду вздохи с ее губ и заставляю ее зрачки расширяться от страсти. Я наслаждаюсь теплом, исходящим от нее и обнимающим меня.

Даже когда она умоляет меня, когда и ее тело, и губы просят о развязке, я не тороплюсь. Я не отрываю от нее глаз, и когда она теряет голову, забываясь, я рядом, чтобы сжать ее в объятиях и снова найти.

* * *

Во время путешествия мы держались подальше от Франкфурта, но все же нельзя не заметить, что чем глубже мы продвигаемся в земли Гессена, тем меньше людей нам встречается. Мы проезжаем мимо древнеримского укрепленного лимеса[20] и огибаем Альтенштадт. Названный «старым городом», он был построен на римских руинах.

На другой стороне… нет ничего. Просторы полей – одни распаханы, другие незасеянные – сменяются рощицами, и леса становятся гуще по мере того, как мы удаляемся от лимеса. Эти зеленые земли обещают весну, деревья здесь молодые и совсем не похожи на древних чудовищ Черного Леса, который находятся далеко к югу.

– Военная кампания римлян против германских племен разворачивалась в течение десяти лет до и после Рождества Христова, – рассказываю Фрици, пока наши лошади петляют между деревьями. – Те времена были зарей как христианства, так и Германии как нации. И то и другое взаимосвязано.

– М-м-м, – бормочет Фрици, почти не обращая внимания на мою речь.

– Во всем просматривается стратегия. Римляне хотели удержать Галлию, которая сейчас, по сути, является Францией, а германские племена наступали с востока, помогая галльским племенам. Но отличительная черта римлян в том, что они не просто пытались завоевать территорию. Они пытались обратить людей в свою веру.

– Звучит знакомо, – ворчит Фрици, и я слегка киваю ей в знак согласия. Римляне избрали коварный путь. Дать людям из покоренных племен римское гражданство и предоставить им по доле в империи – таким образом гарантировать, что у побежденных не будет причин бунтовать.

– Но они не смогли продвинуться далеко за Рейн, – продолжаю я. – Римляне не ожидали, что германские племена объединятся. Они привыкли разделять и властвовать, но не смогли разрушить союз германцев. Поэтому основали крепости и города и придумали границу, чтобы все выглядело так, будто они не проиграли. Просто представь на мгновение битву в Тевтобургском лесу! – я невольно смеюсь. – Римлянам потребовалось более ста лет, прежде чем они осмелились снова напасть после той битвы!

Я поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с Фрици. Я осознаю, что она понятия не имеет, о какой битве я рассказываю, и ее совершенно не волнует, что именно я говорю, но приятно видеть ее милую улыбку, вызванную моим рас-сказом.

– Я хочу сказать, что дело не только в том, что римляне перестали вторгаться в земли кельтов, – продолжаю я, махнув рукой в сторону молодого леса. – А в том, что выглядит все так, будто следы цивилизации исчезли из этих земель.

Фрици хмурится, задумавшись, и на лбу у нее появляются морщинки.

– Если древние племена не смогли удержать эти территории, возможно, Перхта позаботилась, чтобы они никому не достались.

Ветер свистит в кронах деревьев, ранние нарциссы пробиваются сквозь подлесок, но больше ничего вокруг нет. Бригитта просит нас остановиться, когда мы поднимаемся на небольшой холм и деревья расступаются, уступая место травам. Бригитта молча указывает на что-то, и я подвожу к ней лошадь.

У подножия другого холма виднеются руины домов и других построек. Крошащийся каменный фундамент поддерживает несколько прогнивших бревен, а дома соединены проторенной тропинкой, но подозреваю, что деревушка заброшена уже лет сто.

– Похоже, кто-то