Развод. Она не твоя - Маргарита Дюжева

Как и его никчемность, которая шла фоном.

Слабый мужик, мелочный, духовно нищий. Подлый.

Такой будет подобострастно заглядывать в глаза, а за спиной натирать шпагу ядом.

То, как он поступил с Марией…

Я силой воли заставил себя не думать об этом. Нельзя. Кровь закипала каждый раз, как вспоминал ее испуганные глаза и надрывное «не отдавай меня им», а мне нужна холодная голова.

И тем не менее, когда через окно увидел, как Маша поднимается, в груди екнуло.

В моей старой куртке, которая больше на три размера, в серых штанах и бесформенной обуви…

С волосами, собранными в пучок на макушке…

Без макияжа, бледная…

Простая…

А я смотрел на нее, как дурачок на солнечного зайчика, и чувствовал, как губы сами растягиваются в улыбке.

Я уже не помню, когда мне хотелось кому-то улыбаться. Думал, что разучился это делать, и мой удел — вечная «морда-кирпичом», а тут вдруг потеплело в душе.

Она зашла в дом и, стряхнув с плеч капли дождя, сняла куртку.

Олег, до этого молча сидевший на диване и листающий медицинский журнал, тут же спросил:

— Замерзла?

— Нет… Но от горячего чая бы не отказалась.

Он вроде подорвался на ноги, но заметив мой взгляд хмыкнул и плюхнулся обратно:

— У этой берлоги есть хозяин, вот пусть и ухаживает за гостями.

Маша глянула на меня мельком и смутилась:

— Да я могу и сама.

Может, не сомневаюсь. Но хотелось поухаживать.

Поэтому я достал розовую кружку, ту самую, которая ей понравилась, налил заварки, кипятка, потом разбавил, потому что горячее не пьет. Вытащил из закромов пачку печенья и выложил его на блюдце, попутно заработав от Андрюхи взгляд из разряда «фига себе ты галантный».

— Не хватает салфеток…

Я тихо рыкнул на него и показал кулак, чтобы поменьше умничал и глазами стрелял.

То же мне критик нашелся.

Салфетки все-таки нашел. За что был награжден еще парочкой «восторженных» дружеских взглядов. В этот раз даже Олег присоединился.

Потом правда сделал вид, что не при чем, и вообще занят чтением. Но судя по тому, как поджал губы – в тайне продолжал веселиться.

Дураки.

Ладно, хоть Маша ничего не заметила. Поблагодарила за чай и, обхватив покрасневшими руками кружку, сделала маленький глоток.

— Вкусно.

Мне пришлось отвернуться, чтобы не смотреть на то, как блестят влажные губы.

И кто тут дурак?

Однако минутка дурачества быстро прошла. Слишком серьезной была обстановка и слишком многое стояло на кону, чтобы позволять себя расслабленно гонять чаи и наслаждаться жизнью.

Это чувствовали все, включая Марию. Поэтому она, забрала кружку и, стащив две печеньки, поднялась из-за стола:

— Я к себе пойду. Устала.

На самом деле, она была достаточно деликатна и сообразительна, чтобы догадаться, есть разговоры, которые лучше не слушать.

— И что теперь? — угрюмо спросил Андрей, когда она ушла, — Спиридонов, судя по всему, заходит на новый виток, и чтобы его загнать надо знать направление.

— У нас нет информации о том, с чего именно он начнет. Придется держать руку на пульсе и своевременно реагировать на каждый шаг.

— Среагируем. Я раздавлю его.

Плевать, чего это будет стоить. Я готов все свои ресурсы бросить на это дело.

— Одно мы знаем наверняка. Абрамов станет очередным козлом отпущения. Сейчас ему наобещают золотые горы, и в итоге по самые гланды посадят в дерьмо.

Я сжал челюсти так, что чуть зубы не раскрошились.

Именно так Спиридонов и действовал. Заманивал в капкан песнями о сладкой жизни, использовал, выворачивал наизнанку, а потом, получив максимум выгоды, выбрасывал.

Именно так он поступил с моим отцом. Затуманил разум золотыми перспективами, усыпил бдительность, втянул в «сделку века». А потом выставил виноватым.

Многомиллионные долги, потеря всего. Срыв.

В итоге отец на кладбище, а мать, не справившаяся с ударом, в клинике для душевно больных.

И я узнал обо этом уже по факту, когда все случилось, и когда уже ничего нельзя было исправить. Не спас семью. Не защитил.

— Знать бы, о чем они сегодня говорили. С какой стороны Спиридонов начал заходить на Абрамова.

— Я ничего не слышал. Увы. Когда они вышли на улицу, никаких разговоров между ними уже не было. Так что остается только гадать.

Позади послышались осторожные шаги.

Мы все дружно обернулись и увидели Марию.

— Я кружку принесла… — она смутилась, но только на миг. Потом решительно вскинула взгляд, — и случайно услышала о чем вы говорили.

— Ну и как разговор? — усмехнулся Андрей, бросив на меня предостерегающий взгляд. Маше не зачем знать подробности, не женское это дело. И я был с ним согласен, и уже собрался было отправить ее в комнату, но тут она нас всех огорошила неожиданным признанием:

— В квартире стоят камеры.

В ответ на наш невысказанный вопрос она угрюмо пояснила:

— Я установила их, когда стала подозревать, что Семен мне изменяет. В кухне, детской, спальне. Глупость конечно и попахивает паранойей, но… чужие трусы под кроватью из ниоткуда не могли появиться, — она развела руками, расписываясь в собственной беспомощности, — поэтому, хотела узнать, кого он водит к нам домой, когда я ухожу.

Это что же за дебил такой с ней был? Тащить любовницу в дом? Туда где семья?

Наверное, я никогда не устану удивляться человеческой наглости. Каждый раз кажется, что все, дно достигнуто, дальше падать некуда, но нет, обязательно найдется какой-нибудь умник с короной на голове, уверенный в том, что ему все можно.

Я даже представить не мог, каково это. Подглядывать за собственным домом, и с ужасом ждать, что на твоей территории появится кто-то посторонний.

Я бы сорвался. Разнес все к чертовой матери.

Проблема в том, что у меня для этого были ресурсы, а у Марии нет.

— Почему раньше не сказала?

— У меня нет к ним доступа. Все было завязано на моем телефоне, а теперь его нет и где он – не знаю. В салоне меня предупредили, что если такое произойдет, то все. Камеры бесполезны.

— Мне кажется в салоне немного…слукавили, — Андрей чуть замедлился, подбирая нужное слово, — есть такая категория дельцов, которые хотят продать и забыть, а все остальное их не волнует.

— Я не сильна в технологиях.

— Зато у нас есть человек, который силен. Звони Артему.

А дальше все закрутилось с неимоверной скоростью.

Темыч со свойственным ему