Развод. Она не твоя - Маргарита Дюжева

— Сервер слабый, — пояснил наш доморощенный хакер, — поэтому записи хранятся неделю.

— Нам больше и не надо. Интересует сегодняшний день, где-то до одиннадцати.

На перемотке просмотрев записи, мы нашли момент, как Спиридонов пожаловал к Семену. Как ходил по чужому дому, бессовестно заглядывая за двери, словно он там уже хозяин.

Мария все это время стояла в сторонке и не отрывала напряженного взгляда от экрана. Такая бледная, с искусанными губами, раздавленная.

Я не хотел, чтобы она это видела, но не мог прогнать. Это ее дом, ее жизнь. Она имела право знать, что там происходит.

— Начнем со знакомства с Садальским

На этом месте Андрей щелкнул по кнопке, ставя запись на паузу:

— Ну вот и все. Попался, сука.

Попался.

Теперь мы знали, каким путем он пойдет, и могли бросить все силы именно на это направление.

Тем временем Андрей обратился к молчаливой, несчастной Марии:

— Ты не представляешь, сколько времени и сил нам сэкономила. Это была стратегически важная информация.

— Я рада, что мне удалось хоть как-то помочь, — она натянуто улыбнулась, а взгляд то и дело возвращался к экрану, на котором замер ее муж и Спиридонов.

И в этом взгляде плескалась плохо скрываемая боль, тревога и тоска.

Не предателя она хотела увидеть и не то, как обстояли дела с порядком в доме.

Ей нужна была дочь.

И когда мы с мужиками вышли на улицу, чтобы хватануть свежего воздуха и обсудить важные моменты, не предназначенные для хрупких женских ушей, Маша заняла место за ноутбуком.

И перед тем, как уйти, я успел заметить, как сильно у нее дрожали руки, когда она включала запись.

Разговор вышел долгим. После этого Андрей уехал, Олег тоже, сказав, что здесь его работа закончена – он сделал для Марии все, что мог. Теперь она просто должна восстанавливаться и отдыхать. Поэтому в дом вернулся я один.

И первое, что я услышал – это горькие всхлипы.

— Маш, — тут же ринулся к ней, — что случилось?

Она все так же сидела за компьютером и, зажав себе рот ладонью, смотрела в монитор, а по покрасневшим щекам градом бежали слезы.

— Маша?

Она только покачала головой, не в силах ничего сказать.

Я подошёл к ней сзади и, уперевшись ладонями на спинку стула, сам глянул на экран.

Там была Анна Каталова с ребенком на руках. Она зацеловывала девочку в ярко голубом платье и неустанно повторяла:

— Аришка, доченька. Солнышко мое маленькое. А кто у меня такой хорошенький? Кто такой сладенький? Так бы съела! Ам! — и в шутку хватала губами за маленькие розовые пальчики.

Девчонка смеялась.

Эта картина могла быть красивой и трогательной, если бы не была такой чудовищной.

Настоящая мать – вот она. Сидит рядом со мной и трясется так, что я чувствую, как под ней гудит стул.

— Маш, выключай.

Она снова замотала головой и судорожно всхлипнула.

— Маша!

— Мне надо видеть ее. Хотя бы вот так, — сломленным голосом прошептала она.

Я аккуратно сжал ее плечи, пытаясь передать хотя бы каплю своих сил:

— Не плачь. Мы вернем ее. Я обещаю.

— А что если она забудет меня? Что тогда? Что если Анна заменит меня…

— Не заменит. Никогда. Ты ее мать.

— Но ты посмотри, что делает эта стерва. Как старается внушить Аринке, что она ее мать. Она! Не я, — на последней фразе Маша сорвалась на крик. Потом уткнулась лицом в ладони и громко зарыдала.

Меня чуть наизнанку не вывернуло от этих слез. В них не было притворства, попыток манипуляции, только чистая боль. Надрыв, который наотмашь бил по нервам.

— Почему она привязалась к моему ребенку? Почему?!

— Я не знаю, Маш. — прохрипел я, сильнее сжимая ее плечи. — Но выясню это. Мои люди уже проверяют ее. Потерпи, осталось немного.

Глава 16

Не знаю, почему я не сказала о камерах раньше.

Сначала не вспоминала о них, утонув в своих переживаниях. Потом вспомнила, но поскольку телефон, а с ним и все программы с доступами были утеряны, решила, что ничего уже не восстановить. Плохо быть бестолковой.

Эти записи не только помогли Саше, но и стали настоящим спасением для меня самой.

Я смотрела. Каждый день.

Не дыша, не шевелясь, не моргая.

Наблюдала за жизнью моей девочки, умирая от желания прикоснуться к ней, обнять. Почувствовать ту самую детскую любовь, которая для матери слаще всего на свете.

Больно.

Душа наизнанку.

И в то же время, я жила этими моментами. Наблюдала, как Аринку будят, кормят, заплетают косички. Улыбалась, когда слышала ее звонкий смех, и захлебывалась слезами, если малышка плакала.

И мне уже было плевать на Семена и на то, что по моему дому шастает посторонняя девица.

Дом больше не принадлежал мне. Я не хотела туда возвращаться. Пусть Абрамов подавится этими квадратными метрами.

Муж больше не вызывал никаких эмоций, кроме отвращения. Даже в самом кошмарном сне я не могла представить, что вернусь к нему.

Какая там любовь? Какая ностальгия по прожитым годам? Не осталось ничего.

А может ничего и не было? Может, я просто попалась в сети расставленный жадным манипулятором и барахталась там по привычке, потому что он убедил меня, что это норма, что все так и должно быть. И если бы не эта чудовищная ситуация, то я никогда бы не вырвалась из абъюзивных отношений, даже не поняла бы что они таковыми являются.

Слабое, конечно, утешение, но хотелось думать, что все, что ни делается – все к лучшему. Боль пройдет, проблемы останутся позади и жизнь наладится.

Саша обещал мне это. И я ему верила.

Время шло. Медленно, словно издеваясь, выматывая.

Сидеть взаперти было тяжело. Душа рвалась в город, к ребенку, но Саша был прав – мне нельзя показываться. Абрамов не пощадит, если я снова попадусь к нему в лапы. Не отпустит.

Надо ждать. Набираться терпения и ждать. Позволить Александру самому разобраться с этим делом. Он мужчина. Он сможет. Я знаю.

В последние дни он пропадал «на работе». Передо мной никто не отчитывался, как обстоят дела, но я и без того понимала, что сейчас шла самая настоящая охота на ведьм. Спиридонова, а с ним и моего дорого