Когда небо стало пеплом, а земля инеем. Часть 1 - Юй Фэйинь

Сяо Вэй сидела на голом каменном выступе, съёжившись в комок. Она была бледна, как мел, её обычно румяные щёки были залиты слезами, а всё тело мелко и предательски дрожало от страха и холода. Увидев в проёме двери фигуру своей госпожи, она не бросилась вперёд, а лишь громко всхлипнула, и слёзы хлынули с новой силой.

— Госпожа, я не брала! Клянусь всеми духами, я ничего не брала! — её голос сорвался на визгливую, отчаянную ноту, и она, потеряв последние силы, сползла на грязный каменный пол, падая на колени.

Тан Лань, не колеблясь ни секунды, опустилась перед ней, совершенно не обращая внимания на дорогую ткань своего платья, которая мгновенно впитала влагу и грязь с пола. Она не приседала — она опустилась на колени, сравнявшись с ней в положении. Её руки обняли дрожащие плечи служанки, она прижала её к себе, к своему тёплому, защищающему телу, игнорируя слёзы, пачкавшие её накидку.

— Тише, тише. Всё хорошо. Я знаю. Я знаю, что ты не брала, — её голос, ещё секунду назад гремевший громоподобным гневом под сводами зала, теперь был тихим, тёплым и бесконечно успокаивающим. Он звучал как полная противоположность тому леденящему шёпоту, что разил Шэнь Юя. Она одной рукой продолжала держать её, а другой гладила Сяо Вэй по голове, по растрёпанным волосам, с материнской нежностью, как утешают напуганного ребёнка. В этом жесте не было ни капли высокомерия, лишь простая, безоговорочная защита и обещание безопасности.

Затем она подняла взгляд на Лу Синя, стоявшего в тени проёма. Её глаза, ещё мгновение назад смягчённые слезами, встретились с его взором, и в них мелькнула безмолвная команда. Едва заметным движением ресниц она указала на свёрток в его руках. Он понял мгновенно, с той безошибочной чуткостью, что рождается на грани долгой вражды и внезапного прозрения. Не произнося ни слова, он развернул одну из шалей — ту самую, с изящным белым воротничком из кроличьего меха, — и молча, почти торжественно, подал её госпоже.

Тан Лань приняла шаль и, движением, полным нежной, почти материнской заботы, укутала дрожащие плечи служанки в тёплую, мягкую шерсть. Он заметил, как на мгновение в уголках её глаз, обычно таких холодных или гневных, вновь блеснули слёзы — не ярости, а чего-то глубокого и щемящего, что заставило его собственное сердце сжаться.

— Тебя не тронули? — спросила она мягко, но в её голосе была стальная нить, готовая в любой миг превратиться в грозный приказ, если ответ будет иным. Она слегка отстранилась, чтобы посмотреть Сяо Вэй в лицо, её пальцы бережно приподняли подбородок служанки.

Та, всё ещё потрясённая неожиданной заботой и роскошью тёплой шали на своих плечах, лишь молча, с огромными, полными слёз глазами, покачала головой. Её пальцы судорожно сжали края мягкой ткани, словно пытаясь ухватиться за якорь спасения в этом бушующем море ужаса и несправедливости. В этом молчаливом жесте было больше благодарности и доверия, чем в тысячах слов.

Тан Лань медленно поднялась с колен, её движения были плавными и исполненными внезапного, леденящего достоинства. Её взгляд, скользнув по ещё дрожащей Сяо Вэй, укутанной в шаль, переместился на Шэнь Юя, который всё ещё стоял поодаль, бледный, уничтоженный и абсолютно беспомощный. Выражение её лица снова претерпело метаморфозу. Бушующий гнев ушёл, испарился, сменившись холодным, почти вежливым, но оттого не менее страшным спокойствием. Она даже попыталась изобразить на своих губах нечто, отдалённо напоминающее улыбку, но получился скорее оскал учтивого хищника, показывающего зубы.

— Повезло вам, господин Шэнь Юй, — произнесла она, и её голос, ровный и чёткий, звенел скрытой сталью. — Моя служанка не пострадала. Физически. Мы уходим.

Она сделала несколько бесшумных, уверенных шагов к выходу. А затем обернулась, чтобы бросить через плечо последнюю фразу, отточенную и убийственную, как удар отравленного кинжала в спину:

— И на будущее, будьте столь любезны, любые вопросы, касающиеся моих людей, обсуждать исключительно сначала со мной. — Она сделала крошечную, издевательскую паузу, давая словам впитаться. — Хотя, если быть совершенно честной, я бы искренне предпочла больше вас не видеть. То, как вы ведёте… расследование, — она произнесла это слово с лёгкой, уничижительной насмешкой, — моего недавнего падения в озеро, мне вполне достаточно, чтобы составить исчерпывающее мнение о вашей… простите, некомпетентности. Поэтому, пожалуйста, сделайте одолжение и избавьте нас обоих от необходимости этих лишних и абсолютно бесполезных встреч.

Её слова повисли в воздухе, завершая разгром. Это был не просто выговор. Это был полный и окончательный приговор его репутации и надеждам, произнесённый с ледяной вежливостью, которая жгла куда сильнее крика. Развернувшись, она вышла, оставив его в гробовой тишине «разрушенного» бюро.

Она развернулась с царственным видом и вышла из проклятого места, крепко держа за руку закутанную в мягкую шаль Сяо Вэй. Лу Синь замыкал это необычное шествие, неся оставшиеся свёртки с покупками — немыми свидетелями того, как мир в очередной раз перевернулся с ног на голову.

Они шли по коридорам молча. Лу Синь шагал рядом с госпожой, и его разум, обычно ясный и дисциплинированный, представлял собой полный хаос. Он переваривал увиденное обрывками, как плохо усвоенный урок: её ослепительную, разрушительную ярость; её хлёсткое, безжалостное унижение Шэнь Юя; её внезапную, почти материнскую нежность к служанке; и, наконец, её ледяное, вежливое презрение в финале. Он чувствовал на своих плечах непривычную, но приятную тяжесть новой шали — тёплой, тёмной, с волчим мехом. Для стражника. Она купила её. Ему.

Он странно себя ощущал. Не в физическом смысле — шаль была прекрасна, грела и лежала идеально. Он ощущал себя… по-другому внутри. Его сердце, привыкшее годами сжиматься лишь от едкой ненависти и жажды мести, теперь сжималось от чего-то непонятного, тёплого и тревожного одновременно. От одного её небрежного слова — «красавчик» — он до сих пор не мог прийти в себя и не надел обратно свой шлем. Холодный вечерний ветерок касался его всё ещё пылающих щёк, но он почти не чувствовал холода, оглушённый жаром, идущим изнутри. Он шёл, и мир вокруг казался иным — более сложным, более пугающим и… более живым.

Почему? — этот вопрос вбился в его сознание, как раскалённый гвоздь, не давая покоя. Почему она проявляет заботу и о нём? Перевязала его рану своими, казалось бы, неприспособленными для этого руками. Назвала его… этим словом, от которого до сих пор горели уши. Подарила шаль, словно он не безликая