Кто такая Марта - Екатерина Началова

Приоритетное со свистом вылетало из памяти, я начинала суетиться, прятать глаза и путаться в словах. Под одним из таких взглядов я заговорилась, перепутала интеграцию с другим словом и заявила, что преступникам обязательно нужна кастрация.

Мы обсуждали, как бывшим осужденным вернуться в общество после заключения. То, что сделала авторитетное заявление, я поняла сразу: зрачок Сокура резко сузился, а затем расширился донельзя.

— Кастрация? Действительно так считаешь, спасительница? Тебе совсем не жалко несчастных? А если кто-то исправится? Например, я.

— При чем тут «не жалко»? — я возмутилась. — Наоборот, жалко! Кастрация — благо.

— Почему ты так считаешь, добрейшая?

— Потому что, — я начала загибать пальцы, — им предстоит начать все заново…

— Так…

Змей сиял глазами, конкурируя с солнцем. Сиял — и активно мешал мне думать.

— Им должны предоставить возможность работать…

— Так.

— Жилье на первое время…

— Это все входит в механизмы кастрации, я правильно понял? — Сок то ухмылялся, то уточнял со всей серьезностью.

Опрашивал и путал он меня долго. А я никак не понимала, почему Сокур настойчиво сопротивляется благам кастрации, клянется, что исправится без нее, что уже начинает исправляться; весело утверждает, что инициатива интересная, но суровая. Когда я осознала ошибку, то не могла даже рук от лица отнять, настолько было стыдно. От досады решила молчать. Сок за стеной извертелся: утешал, извинялся, просил еще рассказать про мое видение, говорил, что ему очень нравится инициатива, и что ее обязательно надо внедрить для особо опасных осужденных.

Я еще не говорила с ним, когда в коридоре послышался жуткий металлический лязг.

— Ужин, — подсказал Сок. Желудок радостно заурчал.

Лязг медленно катился по коридору, и, наконец, докатился до моей двери. Металлическое окошко приоткрылось, и за ним мелькнуло незнакомое мужское лицо — продублённое, с тяжелыми дугами бровей и низким лбом. Долго разглядывать мужчина себя не дал — быстро сунул в окно маленькую тарелку и за ней кружку с водой. Я едва успела принять. Даже не успела поблагодарить, как окно захлопнулось.

В тарелке оказалось совсем немного: лишь несколько ложек серой каши, на которой покоилась неожиданно аппетитная булочка с румяными боками. Разносчик двинулся к двери Сокура. Там же послышался шорох, суета, ругань, сменившаяся стоном. Затем — грохот и тишина.

Я поставила выданную снедь на кровать и настороженно прислушалась.

Громко загрохотал засов моей камеры. Затем дверь распахнулась и внутрь скользнула рыжая тень. Ахнув, я вскочила, а Змей уже стоял вплотную, настойчиво всовывая в руки свою тарелку.

— Бери. Я не хочу есть.

Глаза были совсем близко. И губы эти улыбчивые… Я растерялась, испугалась, обрадовалась — все сразу — и мгновенно забыла про бойкот.

— Сок, как? Нельзя…

— Ага. Я быстро. Сейчас вернусь.

Он подхватил и быстро поцеловал мое запястье.

— Ты меня прощаешь?

— Что ты сделал?! — очнулась я. — Они же тебя уб…!

— Да. Прощаешь?

— Сок! Немедлен…

— Прощаешь?

— Прощаю!

Улыбнувшись, он быстро метнулся к двери, закрыл снаружи. Затем, скользнул к себе.

Через минуту в коридоре раздалась ругань, опять грохот. А потом, кажется, удары. И снова ругань — грубая, страшная, мужская.

— Не бейте его! Не смейте бить! — Я кричала в дверь, пиная ее уже совершенно так же, как и тот, кто хотел выломать. В ту минуту я тоже мечтала ее снести. Но дверь была сильнее.

Ужас смолк через несколько минут, которые растянулись для меня в часы.

Еще чуть позже Сокур подал голос. Сказал, что тут, что живой и ему совсем не больно. Я разглядела через дырку связанные за спиной руки, кровящую губу, и отчаянно ругалась, в бессилии стучала по стене. Мне было так страшно, что ему больно, что я хотела убить его собственными руками. Я называла его идиотом, сумасшедшим, дурным, говорила, что так нельзя. Сокур не спорил, смущенно улыбался и упорно утверждал, что губу прикусил сам. Он даже немного каялся и говорил, что просто помог руководству отделения задуматься над безопасностью разносчиков. А потом показал, что уже вывернулся — руки держал перед собой. Я взяла с него обещание больше так не рисковать. Сокур обещание дал, но заставил меня съесть обе булочки и обе каши.

Мы говорили, молчали, снова говорили, а зеленоватый свет из коридора все так же мягко лился в тесную холодную клетушку. Я должна была чувствовать, как внутри неуютно, плохо, страшно, но вместо этого ощущала абсолютную безопасность, тепло, а еще — радость, будто вовсе не заперта в тюрьме, а нахожусь там, где хочу находиться. Прошел час или несколько часов, была еще ночь или уже утро — я не знала. Время перестало течь длинной привычной рекой. Оно вдруг начало завиваться игривыми кудрями, напоминая медные кольца волос Сокура. Наверное, время запуталось и закрутилось в них, как и я. Сокур смешил, рассказывал, как однажды парализовал половину учительского состава, а после сутки изображал паралич сам, чтобы не заподозрили. Пока говорил, Сок поворачивался в профиль и чуть улыбался. В крошечное отверстие стены я видела то ресницы, то кончик носа, то подбитую губу, то задорно белеющие зубы. Рыжие подвижные брови двигались как густые лисьи хвосты, ресницы летали вверх, вниз — длинные, пушистые, с золотистыми кончиками. Ничего особенного в профиле Сокура не было: симпатичный парень, не более. Прямая линия носа заканчивалась мягким кончиком, нижняя губа казалась чуть меньше верхней, подбородок не выходил дальше губ. Рейтор был точно красивее, мужественнее, правильнее, я отчетливо осознавала. Вот только не помогало совсем.

Глава 35. Мозги на месте

Я двигаю челюстью туда-сюда, напоминая телу, что вновь могу управлять мышцами. После нескольких часов паралича, тело доверяет собственным ощущениям не полностью, поэтому даже самое простое действие кажется необычным. Царапина на шее до сих пор ноет.

Ну, Сок, ну, друг… Взойди еще раз на моем горизонте…

Сжимаю-разжимаю пальцы, усмехаюсь.

В отделении охраны царит традиционная мрачноватая суета. Тут орут, тут оправдываются, тут зуб выбили. Хорошо-то как…

Довольно потягиваюсь на скамье, с наслаждением слышу, как похрустывают позвонки.

— Ты как, Таранчик? Мозги хоть на месте или все, паралич? Пять плюс семь сколько?

Следователя Дана, я знаю. Не друг, просто коллега — нормальный мужик, хоть и Волк, а они