Месть. Идеальный сценарий - Лея Вестова

Я нашла в толпе Дмитрия. Он стоял в стороне, у окна, и смотрел на меня. Он все понял по моему лицу. Он подошел, молча взял меня за руку, и мы вместе вышли на улицу. День клонился к вечеру. Небо было чистым и пронзительно-голубым.

Мы не поехали домой. Мы просто долго ехали по городу, без цели, без маршрута. А потом Дмитрий остановил машину у одного из старых, тихих парков. Мы вышли и молча пошли по заснеженным аллеям.

— Все закончилось, — сказал он, нарушив долгое молчание.

— Да, — кивнула я. — Закончилось.

— Что ты чувствуешь?

Я остановилась и посмотрела на него.

— Ничего. Пустоту. И… легкость. Словно я много лет несла на плечах огромный, тяжелый камень и вот только что его сбросила.

— Потому что сегодня ты сделала правильный выбор, — сказал он. — Ты выбрала не прошлое, а будущее. Не месть, а созидание. Твой отец гордился бы тобой.

Мы стояли посреди заснеженного парка. Снег медленно падал с деревьев, укрывая землю чистым, белым покрывалом. Дмитрий шагнул ко мне и притянул в свои объятия. Я уткнулась лицом в его теплое пальто, вдыхая его родной, знакомый запах.

— Что теперь? — прошептала я.

— А теперь мы будем жить, — ответил он. — Просто жить. И поедем в Японию. Весной. Смотреть, как цветет сакура.

Я подняла голову и посмотрела в его любящие, серьезные глаза. И я знала, что он говорит правду. Война была окончательно и бесповоротно окончена. Впереди была жизнь. Долгая, счастливая, настоящая. И я была к ней готова.

Эпилог

Год спустя

Год. Триста шестьдесят пять дней. Иногда мне казалось, что пролетела целая жизнь, спрессованная в этот короткий, немыслимо плотный отрезок времени. А иногда, что прошел всего один, бесконечно долгий, туманный день, начавшийся с того страшного пробуждения в оскверненной постели и закончившийся только сейчас.

Сегодня была годовщина смерти отца. Год с того дня, как рухнул мой старый мир. Но погода, словно в насмешку над законами драмы, была безупречной. Яркое, по-осеннему пронзительное солнце заливало золотым светом сад нашего загородного дома, отражалось в спокойной, как зеркало, воде озера. Воздух был чистым, прохладным и пах прелой листвой и дымом — Дима с утра разжег камин.

Я стояла на террасе с чашкой горячего чая в руках и смотрела на эту умиротворяющую картину. Боль никуда не ушла. Такая боль не уходит никогда. Она просто меняет свою природу. Из острого, режущего лезвия, кромсающего душу на части, она превратилась в тупой, ноющий шрам. Он навсегда останется со мной, как напоминание о том, через что я прошла, о том, кого потеряла. Но он больше не кровоточил. Он больше не мешал мне дышать, жить, чувствовать.

Судебный процесс завершился три месяца назад. Он был громким, грязным и безжалостным, как и предсказывала Анна. Адвокаты Вячеслава и Элеоноры до последнего пытались выставить меня обезумевшей от ревности интриганкой. Они выливали на меня ушаты грязи, препарировали мою личную жизнь под микроскопом, пытаясь найти хоть малейшую трещину в моей броне. Но против железобетонной стены из фактов, документов и свидетельских показаний их усилия были тщетны.

Приговор был суровым и справедливым. Вячеслав, как организатор убийства и мошенничества в особо крупном размере, получил двадцать лет колонии строгого режима. Элеонора, чье сотрудничество со следствием в итоге было признано вынужденной попыткой спасти себя, восемнадцать. Их имена, некогда сиявшие в списках самых завидных женихов и самых элегантных женщин столицы, теперь стали синонимами предательства и позора. Их жалкая империя лжи, построенная на костях моего отца, рухнула, погребая их под своими обломками.

Я не была на оглашении. В тот день я открывала новый производственный цех на нашем заводе. Я узнала о приговоре из короткого звонка Анны, стоя в гудящем, пахнущем металлом и новой краской помещении. Я молча выслушала ее, сказала «спасибо» и повесила трубку, возвращаясь к разговору с инженерами о перспективах новой производственной линии. Я не почувствовала ни триумфа, ни радости. Только точку. Жирную, окончательную точку в самой страшной главе моей жизни. С того дня я ни разу не произнесла их имен вслух. Они перестали для меня существовать.

Моя жизнь стала другой. Я вернулась в этот дом, дом моего детства. Первые несколько месяцев было невыносимо тяжело. Каждый уголок, каждый предмет напоминал об Элеоноре, ее присутствие ощущалось, как ядовитый, невидимый газ. И тогда я затеяла ремонт. Радикальный, безжалостный. Я избавилась от всей ее вычурной, бездушной мебели, от тяжелых бархатных штор, от холодных мраморных статуй. Я наполнила дом светом, воздухом, простой, удобной мебелью из натурального дерева. Я развесила на стенах не дорогие абстракции, а акварели молодых художников и наши старые семейные фотографии. И дом снова стал живым. Он снова стал нашим с отцом.

Компания, которую я приняла на грани финансового коллапса, не просто выжила. Она расцвела с новой, неожиданной силой. Оказалось, во мне действительно жили отцовские гены: его хватка, его интуиция, его умение видеть на несколько ходов вперед. Но к его талантам добавилось то, чего у него никогда не было — моя собственная, выстраданная в боях безжалостность к предательству и некомпетентности.

Мы не просто восстановили утраченные позиции. Мы вышли на новые рынки, запустили несколько инновационных проектов и, что для меня было важнее всего, осуществили давнюю мечту отца, основали Благотворительный фонд его имени, который теперь помогал десяткам молодых, талантливых ученых по всей стране. Его наследие, очищенное от грязи, теперь работало на будущее.

Но главным, самым важным изменением в моей жизни был не бизнес. Главным был человек, который сейчас бесшумно подошел ко мне сзади и осторожно обнял за плечи, накинув мне на плечи теплый плед.

— Замерзла? — прошептал он, целуя меня в макушку.

— Нет, — я откинулась на его сильную грудь, чувствуя себя в абсолютной безопасности. — Просто думаю.

Наши с Димой отношения развивались так же неспешно и органично, как растет дерево. Не было ни бурных страстей, ни громких признаний. Было что-то гораздо более ценное и прочное. Тихая нежность. Абсолютное, безграничное доверие. И то самое редкое, почти волшебное ощущение дома, которое возникает, когда он просто находится рядом.

Он переехал ко мне полгода назад. Просто однажды вечером приехал из своей холостяцкой квартиры не с ужином, а с двумя большими чемоданами. «Надоело мотаться через весь город», — смущенно пробормотал он тогда.

И дом, который даже