Убийство Принца Оборотня - Клэр Сагер

Я была полностью здесь. Полностью сейчас. Полностью живой.

Вот почему я перевернула страницу.

Его глаза широко раскрылись, когда я встретилась с его взглядом, теперь устремленным на мою спину. Я придержала его, снимая остатки своего платья и стягивая его через бедра на пол. Он наблюдал за происходящим, его зрачки были расширены и настолько темны, что я могла бы в них утонуть.

Обнаженная перед ним, я кивнула один раз.

Его широкая грудь поднялась в долгом-предолгом вздохе.

В тот момент, когда она опустилась, он как будто принял решение. Он наклонил свечу, позволив капле воска упасть мне на живот. В то же время он протянул другую руку и схватил со стола бутылочку масла. Фейри полил им листья салата, но теперь он полил золотисто-зеленую струйку на мои соски.

От его внезапной прохлады у меня перехватило дыхание, восхитительный контраст с горячим воском, все еще струящимся по моему животу.

Проведя большим пальцем, он нанес масло на один сосок, затем на другой, доставляя удовольствие моему центру этими слишком короткими прикосновениями.

— Это облегчает удаление воска. — Одна сторона его рта приподнялась. — Но это не притупляет жар.

Его пристальный взгляд пронзил меня, когда он поднес свечу к моей груди и медленно, очень медленно наклонил ее.

Упала единственная капля воска.

Я вскрикнула, выгнувшись дугой, мой разум на мгновение затуманился от жгучей боли. Она быстро прошла, оставив меня бездыханной.

Он наблюдал за мной с прищуренными глазами, его напряженность обжигала мои нервы. Он подождал, пока мое дыхание почти придет в норму, прежде чем нанести еще одно пятно воска.

Мои ногти скребли по столу в поисках опоры, какого-то ощущения реальности в этом сне наяву.

Его не было.

Реальность покинула нас.

— Вот и все, птичка, ты можешь забрать это. — Грубость появилась в его голосе, сделав его хриплым. Он улыбнулся, отчасти жестоко, отчасти с тайным удовольствием. — Я знал, что ты сможешь.

Казалось, он тоже забыл о снятии проклятий и наказании.

Мы больше не были жестоким принцем и ведьмой, которая его прокляла.

Мы были чем-то совершенно другим.

И хозяин, и одержимость. И ненависть, и желание. И контролирующий, и ведомый.

С каждой каплей воска у меня перехватывало дыхание, а его становилось тяжелее. Он стоял между моих ног, и его брюки заметно выпирали. Он обхватил меня за талию, покалывая когтями в восхитительных всплесках ощущений.

Наконец, когда моя грудь была покрыта, он отложил свечу и отступил, как будто любуясь своим творением. Моя грудь казалась стесненной, как будто я носила слишком тесную одежду.

С улыбкой он уверенным движением больших пальцев раскрошил оболочку.

По сравнению с застывшим воском его кожа была теплой и живой. Я не могла не выгнуться дугой, прикусив губу, наблюдая, как он массирует ее.

Его брови сошлись на переносице, когда его взгляд переместился с моего на его прикосновение и обратно.

— Черт. — Это вырвалось у него, когда он обрабатывал мои соски, обводя их тугие кончики еще долго после того, как воск сошел, затем: — Зита.

Он произнес это так, словно это было ругательство.

Как будто это была молитва.

Как будто это было любимым и ненавистным, чем-то, без чего он не мог жить, горьким лекарством, в котором он нуждался, чтобы выжить.

Затем его рот накрыл вершинку моей груди. Горячий и влажный, грохочущий от ощущений. Он провел по мне языком. Его шероховатость была резкой, настолько близкой к боли, что я вскрикнула. Он снова пососал и облизал мой сосок, напрягая каждый мускул во мне, как будто я приняла позу для обожающей публики.

Он был моим единственным зрителем, и он поглощал меня своим взглядом так же сильно, как и своими губами.

Каким-то образом мои руки оказались в его волосах, прижимая его к себе. Я сняла с него корону и провела ногтями по его голове. Он застонал на мне, вибрация доставила удовольствие моей киске, которая была влажной и жаждущей.

Я потерялась, наблюдая за ним и чувствуя его, когда он переключился на другую грудь, обнимая меня за талию. Потребность во мне росла и росла, как непреодолимая грозовая туча, надвигающаяся с бушующего моря.

Когда он спустился вниз по моему животу, целуя, облизывая и покусывая, я полностью потеряла рассудок. Он миновал мой пупок и посмотрел вверх.

— Скажи мне остановиться.

В груди у меня все сжалось от предвкушения, дыхание участилось. Я покачала головой.

— Никогда.

Уставившись на меня с раскрасневшимися щеками и растрепанными волосами, он сказал со злобной настойчивостью:

— Черт.

Затем принц преклонил колени.

В том, как он обхватил мои бедра и широко развел их, не было ничего нежного, но я не хотела нежности. Его когти вонзились в мою кожу, пронзили мое сознание, посылая осколки боли сквозь меня в тот самый момент, когда его шершавый язык прошелся по всей длине.

Мир за моими веками взорвался, когда я кончила. Удовольствие и боль слились в ужасную грозу, которая обрушилась на меня, как будто я была воробьем, пойманным в ее несгибаемую волю.

Я трепетала, возвращаясь на землю и обнаруживая ухмыляющегося мне Сефера, еще более невыносимого, чем когда-либо.

— Уже? — Он выгнул бровь, обрамленную моими окровавленными бедрами, на которых виднелась дюжина крошечных царапин на моей коже. — Неужели одного прикосновения моего языка было достаточно, чтобы сломить упрямое маленькое чудовище?

Я пыталась сказать ему, чтобы он шел нахуй, но я еще не овладела своим телом.

— Давай посмотрим, сколько еще раз я смогу тебя сломать.

Он наклонился ко мне с еще одним долгим облизыванием, от которого я засияла. Его шероховатость пронзила меня, когда он обвел мой клитор и пробежался вдоль моей щели.

Это было больше, чем просто прикосновение. Оно проникло в меня, вытащило каждую сломанную, грязную деталь и выставило ее на всеобщее обозрение, когда я превратилась в бурлящую, корчащуюся массу, покрытую кровью, потом и грехом.

Он трахал меня своим языком, его длина шокировала, когда он проник в меня. Я кончила на него, вскрикнув, когда он поглотил мою сущность, и низкий рокот излился из него в меня, как отдаленный гром.

Не отстраняясь, он отпустил одно бедро и поднял два окровавленных пальца.

— Я тебя чертовски ненавижу, — сумела выдавить я между прерывистыми вдохами.

В каком-то смысле это было правдой. Но не так, как это было, когда я только приехала.

Я ненавидела его.

Я ненавидела то, что хотела его.

Меня бесило, что я не могла заставить себя сказать ему, чтобы он прекратил.

Меня бесило, что я даже не хотела пробовать.

И я возненавидела то, что, когда он потянулся за маслом, оно наполнило меня таким же предвкушением, как