Волчья ягода - Екатерина Началова

— До вечера, — наконец, обронил Таор и, быстро набирая скорость, скрылся в холоде утреннего тумана.

«Не прощаемся», — мысленно сказала себе. Но на душе тяжёлой плитой лежала тревога. Неделю назад я волновалась только о себе. Теперь в голове кипел суп... Таор, матушка, Дрей, болезнь, Змеи, маги...

«Что будет?»

Я вернулась в дом, чувствуя некоторую неловкость. Бесцельно шатающийся по дому Дрей смотрелся здесь гораздо чужероднее Таора. Что мне с ним делать? Разве что кормить...

— Ты голодный? — без энтузиазма поинтересовалась.

— Нет. У тебя есть арча? — мрачно спросил Дрей. Он осторожно оглядывался по сторонам, каким-то образом бесшумно ступая крупными ступнями по обычно скрипучим половицам.

— Что такое арча?

— Можжевельник. Таором весь дом пропах, — остановившись на кухне, Дрей недовольно шмыгнул носом. — У Змей хороший нос, точно почуют неладное. Сейчас надо окурить все по-максимуму и не раз, чтобы сбить запах того, чем вы тут так активно занимались... Да и мой.

Он бросил на меня нечитаемый серый взгляд. Я сначала смутилась, а после — недоуменно поглядела на Волка, все ещё кутаясь в плащ, наспех накинутый на плечи.

— Чуешь, что весь дом пропах? — вопросила, подходя поближе. — Прямо носом?

— Угу. Топор вешать можно, — он погладил топорик на поясе и тут же ошалело посмотрел на меня. Хмурое лицо его сменилось на удивлённое, испуганное, обнадеженное, и, наконец, радостное. Не успела я что-то сказать, как Дрей повел носом, развернулся, мигом пробежался по комнатам. Их у нас было всего-то две, кроме кухни.

— Чуешь?! — я устремилась за ним.

Вместо ответа Волк развернулся, махом прихватил меня под плечи и приподнял на весу. Внезапно вознесясь в воздух, я взвизгнула.

— Чую! Ах, ты мелкая оса! Действует твоя отрава! — Дрей подкинул меня разок, поставил на пол и тут же смял в объятиях. Мне показалось, что меня от души обнял медведь. — И метку Таора на тебе — слабо, но чую!

— Здо... рово... — пискнула, ощущая, как трещат ребра. Дрею сейчас было не до соблюдения права собственности. — Ты меня... пом... нешь.

— Прости! — Волк сиял. — Спасибо, Аса!

Он поцеловал мне руки, больше всего сейчас напоминая уже не сурового Волка, а счастливого щенка. Потирая бок, я смотрела на него улыбаясь. Искренняя радость за Дрея сняла с души значительную часть переживаний.

«Действует настойка!»

День мы с ним провели неожиданно не скучно. Воодушевленно закапав под язык щедрую дозу уже спиртовой настойки и мужественно вытерпев проделки собственного горла, занятий себе Дрей нашел много. Начал он с педантичной ликвидации источников волчьего запаха: собственноручно постирал себя, свои вещи, и даже мое постельное белье. От помощи отмахнулся.

— Не лезь, поляну готовлю я, — он фыркал на мои попытки отобрать стирку. Было видно, что Дрею не чужда работа по дому.

— Я по рождению из простых, — оживленно делился он, по-домашнему сидя на кухне в мамином чепчике и нашей же простыне, обернутой вокруг бедер. — Все сам, не белоручка как лютый твой.

Гордясь своим скромным происхождением, Волк фыркнул явно в сторону «белоручек», любовно орудуя при этом крючком. Хорошее настроение вернулось к нему вместе с надеждой. Смешно склонившись могучими плечами над вязанием, Дрей плел себе повязку на голову. Я же с удовольствием в очередной раз слушала, что вредный «лютый» — мой.

— ...Таор из урожденных высокородных, всю жизнь с мечом в лапе скачет, остальное ему подносили. А такие как я — будьте так любезны, сами, ручками. Ты лавку открывай, Аса. Все должно выглядеть как обычно.

Дрей тщательно натерся сосновыми иголками и от него разносился густой запах сосны, совсем как от Таора. Теперь я поняла, почему Таор всегда так вкусно пах хвоей — Волки сбивали собственный запах намеренно, в охотничьих целях.

Следуя инструкции, я открыла лавку, и до вечера стояла за прилавком, отбиваясь от желающих узнать, что произошло со мной у «зубастых людоедов». Кажется, ко мне на огонек сегодня решила заглянуть вся деревня. Спрашивали какую-нибудь ерунду, вроде укропной настойки и жадно забрасывали вопросами, заодно разглядывая. Я скрыла следы на шее платком, синяки на руках закрыла рубашкой и без утайки рассказывала односельчанам только про самый первый день. Говорила, что стирала, мыла, готовила... В общем, максимально разочаровывала слушателей, жаждущих интересных, а лучше — постыдно-ужасных деталей моего плена. Про матушку спрашивали — я говорила, что она ушла в лес молиться. Местные понимающе качали головами: как и я, они давно привыкли к этой ее особенности.

Периодически я возвращалась на кухню и наблюдала как вместо матушки у плиты в целомудренном чепчике и простыне хозяйничает здоровенный Волк, который ловко кромсает ножом мясо и озабоченным шепотом советуется со мной, добавлять в мясо розмарин или не добавлять. Удивил меня Дрей не только кулинарными способностями.

— У тебя голос меняется, когда ты с местными разговариваешь, — заметил он. — Как масло льешь, будто ты другая, пытаешься не собой казаться. Но ты с нами не такая, нормальная. А с ними — масляная какая-то. Почему?

Не ожидав услышать такого вывода от внешне поверхностного Дрея, я замялась.

— Это... Я как матушка стараюсь! Она так разговаривает, и всем нравится.

— Может она так и разговаривает, а ты — не своим голосом говоришь... — заключил Волк, помешивая мясное рагу. — Зачем? Люди тоже чуют, что ты врешь, хоть и не понимают. Доверять не будут.

— Но надо, чтобы травница была как мать всем... — я повторила наставления матушки, глядя в его спину. Кто-то оставил на ней множество зарубцевавшихся шрамов.

— Надо? А Волк обязательно должен быть злым, да? Старики — все как один мудры, так? — Дрей весело улыбнулся. — А женщины все — покладистые?

— Нет, — вынужденно согласилась.

Стол содрогнулся — это Дрей одним сильным ударом припечатал головку чеснока к столешнице, ломая ее на множество белых долек.

— Лекала эти вечные... Таор такой же. Лицо лютого держит, сам же потом страдает. А он не злее моего, сама, наверное, поняла. Я вот за умного сойти не пытаюсь. Давно понял, что бессмысленно быть тем, кем не являешься. Зачем? Все равно проколешься на ерунде. Кому надо, тот оценит тебя, уж какая есть, — он снисходительно улыбнулся, и замолчал, перестав развивать мысль.

Стоя за ним, внезапно почувствовала себя глупой я. Сколько я тратила сил, пытаясь быть как матушка, пытаясь казаться лучше? Все равно в итоге теряла бдительность — и это видели. Я вспомнила, как ощущала себя измотанной всего после одного разговора, во время которого изображала Аглу, не себя.

— Боюсь, что как есть, не примут, — попыталась оправдаться. Затем поняла, что меня и так не принимают, вздохнула. — Нет, ты точно не глупый.

На это Дрей не отреагировал.

— Я как все — иногда умный, иногда дебил. Ещё одно... — Волк сменил серьезный тон на шутливый — ...люди уверены, что тебя пол стаи оприходовало. Скажи, что хотя бы высекли разок-другой! Надо им кость кинуть. Не скажешь — сочинят, что похуже.

Глубоко задумавшись над поведением, совету я решила последовать и на очередном посетителе ради эксперимента «призналась».

— Да, стыдно сказать, высекли пару раз, — сокрушенно произнесла я, глядя прямо в глаза очередной любопытной. — За то, что не смогла качественно отстирать шторы. Они у них ужас какие огромные... Так меня смотрящая Волчица ремнем по пяткам отхлестала. А во второй раз — веревкой по спине прошлась.

Лицо гостьи озарилось ужасом, но — на долю мгновения — счастьем. После нее еще несколько посетителей заботливо спросили, не больно ли мне ходить и лежать. Я слышала, как Дрей давится смехом из кухни. Меня тоже взяло странное веселье. Сколько можно пытаться произвести на них то самое надлежащее впечатление?

Когда в лавку ворвалась наша самая известная сплетница — бабка Сумиха, которая, по словам Олова, рассказывала, как я бежала от Волков голой, синей и хромой, я решила, что не хочу быть девочкой для битья даже в слухах. И в беседе «проговорилась»:

— ...хорошо все с тех пор, как от Волков сбежала. Ой...

Сделав вид, что фраза вырвалась случайно, я скорее замолчала, поспешно заворачивая ей растирку для ног.

— Так ты сбежала?! — Сумиха выпучила круглые глаза.

— Да, только никому! — сокрушенно произнесла, с удовольствием осознавая, что наживка проглочена. — Я вам правду расскажу, как было. Как женщина женщине, хорошо?

— Никому! — мгновенно поклялась бабка, с жадностью хищника тесно подходя