Чудесные рецепты крестьянки-самозванки - Василиса Мельницкая

— Куда вы меня везете? — спросила я, не желая поддерживать бесполезный разговор.

— В участок, — отозвался Иван Сергеевич. — Документы оформим, в Новинку переведем. В женскую тюрьму. Слыхала о такой?

Я промолчала. Откуда бы мне знать о тюрьмах? Я и в сыскной полиции никогда не бывала.

Доехали быстро. Или мне так показалось? В участке меня заперли в клетке вместе с другими преступниками. Трое мужчин спали на полу, женщина, закутавшись в платок, лежала на единственной лавке. От стойкого запаха перегара было трудно дышать.

Я хотела устроиться в свободном углу, но, пробираясь туда, случайно задела спящего. Он подскочил, будто на него ведро ледяной воды вылили, заорал, перебудил всех. Заметив меня, заплетающимся языком выдал несколько фраз, что мужчины не произносят в присутствии женщин. Воспитанные мужчины. Для тех, кто сидел в клетке, это, похоже, обычная речь.

Как назло, я задела самого страшного мужика — огромного, косматого, с подбитым глазом и рассеченной губой, со шрамом на щеке. От него несло табаком и перегаром, а еще — гнилью изо рта. Двое других были похожи на обычных крестьян, и выглядели опрятнее. Женщина с гримом на лице напомнила мне актрису. Под платком обнаружилось бархатное платье алого цвета с глубоким декольте.

Выругавшись, мужик стал рассматривать меня с интересом.

— Гля, какая кра-а-аля, — протянул он и щелкнул языком. — Иди ко мне, согрею!

Испугаться я не успела. Женщина подскочила к мужику и впечатала кулак ему в живот.

— Остынь, Мартын! — прикрикнула она. — Не тронь барышню, не буди лихо!

Мужик, то есть, Мартын согнулся пополам и прохрипел, отодвигаясь в сторону:

— Да лады, лады… Тебе она на кой, Княжна?

— Дурень ты, Мартын, — беззлобно произнесла та, кого назвали княжной. — Проспись, после поговорим. А вы чего уставились? — зыркнула она на крестьян. — Легли, быстро! Зубами к стенке, целее будут!

— А ну, не шуметь! — крикнул из-за стойки дежурный. — Чего разорались?!

В веселое место я, однако, попала. А в тюрьме, наверное, еще «веселее» будет.

— Барышня, иди сюда, садись, — позвала Княжна. — Ты кто такая будешь?

Отказываться от предложения я не стала.

— Ульяна, — представилась я, опустившись на лавку.

— Меня Княжной кличут, и ты так зови, — сказала моя неожиданная спасительница. — И чего такая ладная барышня тут делает?

— Я чужим именем воспользовалась, — честно ответила я. — Чтобы на работу устроиться.

— Тю… — Княжна вытаращилась на меня, как на полоумную. — Какая ж тебе с того выгода была?

— С рекомендательным письмом на работу устроиться проще, — пояснила я.

— Так чего тебя сюда привезли? Денег нет, чтобы штраф заплатить?

— Штраф? — переспросила я.

— Если впервые попалась на таком, то штраф заплатить надо.

— А… Так меня в убийстве обвиняют. Та девушка погибла, когда два поезда столкнулись. Пару месяцев назад, может, слышали?

— О крушении? Слыхала, — кивнула Княжна.

— Вот. А они говорят, это я ее убила, — вздохнула я.

— И зачем ты ее документы стянула, глупая? — фыркнула Княжна. — Вроде молодая, здоровая. Неужто работу не нашла бы без подлога?

— Ребенок у меня маленький…

Упомянув Митю, я вновь залилась слезами.

— Бедная, — посочувствовала Княжна. — Где он сейчас? В приют, небось, отправили?

— Нет, он… с отцом.

— Муж злой? Бьет тебя и ребенка?

— Он не муж, но он хоро-о-оший, — всхлипнула я. — И Митю люби-и-ит…

— Тогда чего ревешь? — искренне удивилась Княжна.

— Так… так…

И правда, чего? С Митей все будет хорошо, Яр о нем позаботится. Сердце рвется на части, стоит представить, как мой малыш плачет, потому что я исчезла. Я ведь не стала с ним прощаться, струсила, оставила все объяснения Яру. Он справится. Обязательно справится! Митя в надежных руках.

Я вытерла слезы ладонями.

— Вот и правильно, — одобрила Княжна. — Успеешь еще… наплакаться.

Она ошиблась. Я не проронила ни слезинки, потому что плакала из-за Мити. Вера в Яра, в его любовь к сыну, меня успокоила. Поэтому я спокойно принимала все испытания, что устроили мне боги.

Допрос. Перевод в Новинскую женскую тюрьму. Унизительный осмотр после того, как у меня отобрали все вещи. Грубое тюремное белье, платье. Тесная камера на двадцать человек. Вонь. Ужасная еда. Трудовая повинность.

Нас с Княжной посадили в одну камеру, как подследственных за убийство. Только Княжна не отрицала вину. Она пырнула ножом полюбовника, который распускал руки. А мою историю выслушали, пообещали разобраться. Княжна говорила, чтобы я не верила в справедливость.

— Коли денег нет, никто не будет разбираться. Кому ты нужна, без родных, без мужа…

Я рассказала ей свою историю. Благодаря покровительству Княжны, в камере меня никто не трогал. Но трудностей и без того хватало.

Спали мы на откидных железных койках. Металлическая рама, обтянутая нечистым брезентом, на день поднималась к стене, прижималась длинным болтом и запиралась на замок. Постельного белья не было, только соломенная подушка и суконное одеяло.

Кормили отвратительно. Утром давали кипяток и кусок сахару, в обед — вонючий суп из тухлой солонины и две-три ложки плохо проваренной горькой фасоли, на ужин — жидкую, больше похожую на суп, кашу из гречки. Я не могла это есть, тошнило от запаха тухлятины.

Еще нас отправляли работать в прачечную, расположенную на территории тюрьмы. Кожу на руках разъедало мылом, а в том цеху, где белье кипятили, риск обвариться паром был очень велик.

Я провела в тюрьме день или два, показавшихся вечностью, когда надзирательница сообщила, что мне разрешили свидание.

В комнате, разделенной двойной решеткой, меня ждал Владислав Николаевич. А вместе с ним — незнакомец.

— Ульяна… — выдохнул Влад.

Судя по его вытянувшемуся лицу, мой внешний вид его потряс. Впрочем, он быстро взял себя в руки.

— Ульяна, как ты? С тобой хорошо обращаются? — спросил Влад.

— Все в порядке, — ответила я. — А как Митя?

— Они с Яром у нас, с ними все хорошо.

— Владияр… сильно сердится?

— Очень, — кивнул он. — Из-за того, что не может сам заниматься твоим делом. Ульяна, это твой адвокат Платон Анатольевич Серов. Надеюсь, до суда дело не дойдет. Потерпи, мы докажем твою невиновность.

Я и тогда не заплакала. Все происходящее давно казалось мне сном, жутким