Королевская кровь-13. Часть 2 - Ирина Владимировна Котова

Они прошли дальше — там, на большой площади у старого неработающего фонтана, сидели прямо на мраморных плитах множество торговцев, выложив на тележках посуду, резных идолов, одежду и обувь, продукты, предметы быта и украшения. Многие торговцы тут же, не теряя времени, стучали молоточками по медным пластинам, изготавливая украшения, или шили туфли. Было несколько лотков с электротоварами. Шум стоял страшный, торговались тут во все горло.

— У нас есть магазины, как в других странах, но люди любят рынки, потому что любят общаться и торговаться, — объяснил Санду. — А еще наши люди любят тех, кто достиг искусства в своем ремесле, — и он указал туда, где у края площади на потеху зрителям, кидавшим монетки, сражались на длинных закругленных шестах юноши в набедренных повязках, и в другой конец, где танцевали несколько десятков пестрых танцовщиц, прославляя духов и желая танцем всем счастья.

— А еще у нас есть поговорка, — тяжело сказал махараджа. — «Кто не танцует, тот воюет». Тидусс либо радуется, либо утопает в крови, мой господин. Люди добры и веселы, но легко обманываются, их легко натравить на врага.

— Мудрецы в мое время говорили, что это решается образованием, — припомнил бог смерти, который с удовольствием глядел на людей на улицах.

— И критическим мышлением, — кивнул правитель. — И сейчас они так говорят. Но я скажу так, господин. Людей легко поднять на погромы, когда им нечего терять. Когда у каждого и лавка, и дом, и машина, и счет в банке, важнее всего становится стабильность. Так не бывает, но я хотел бы, чтобы у нас так было. Я изучал науку о государственном управлении, и экономику, и социологию, и нигде нет ответа, как навсегда остановить войны.

— Только силой, что не позволит войны, — ответил Корвин, с улыбкой глядя на Санду — ему нравилась горячность молодого правителя.

Махараджа с огорчением кивнул и пошел дальше. Этим еще были примечательны тидуссцы — почти у всех была очень живая мимика и все эмоции были написаны на лицах.

— Наши люди очень покорны судьбе, — продолжал Санду. — Потому двигаются только когда их двигают. Знают природу — у нас, как в Йеллоувине, очень развита народная медицина. Уважают врачей, учителей и магов. В школы много родителей детей отпускать не хотят — какой смысл учиться, думают они, если для ученых мало работы? А для работы на земле дроби не нужны.Покоряются силе, часто боятся жаловаться. Ну и взятки чинам процветают, потому что по закону не работает никто. Но зато наши люди не оставят никого голодным, — они уже прошли в какой-то переулок, и Жрец понял, что Санду привел его к приюту для стариков, меж которыми хлопотали женщины, кормя их кашей. — И у нас нет детских домов. Сирот берут родственники или, если совсем никого не осталось даже из дальней родни, — приюты при монастырях, где матушки заботятся о них как о родных детях.

— Ты мог рассказать мне это все и в дворце, — сказал Жрец.

— Да, повелитель, — склонил голову Санду. — Но я хотел, чтобы ты посмотрел на их лица. И полюбил их. Я — кровь моего народа и я хочу, чтобы он жил легко и беззаботно. Людям нашим нужен правитель, который не будет рубить с плеча и учтет наши законы и традиции тоже.

— Ты правильно сделал, Санду, — ответил Жрец. — Я услышал тебя.

Народ легко принял, что Тидуссом будет править теперь лично бог и титул он будет носить императорский, ибо в ближайшем будущем страна станет частью темной империи (а потому законы надо исполнять и честно трудиться). Народу же, как только вновь стали выходить газеты, объявили, что махараджа останется должностью, выбираемой раджами страны, и исполнять будет роль премьер-министра.

Люди остались довольны. Молодого махараджу Санду любили, потому что с ним пришел мир в настрадавшуюся тидусскую землю. А теперь все были уверены, что страну ждет и процветание.

Тидусс восстанавливали, прибыла помощь из Йеллоувиня. Жители привыкали к тому, что ими теперь правит бог, и даже гордились этим, хотя много страхов было поначалу — говорили, что будет каждую ночь брать он кого-то в жертву и выпивать жизнь, говорили, что издаст указ, что работать надо будет ночью, а спать днем, да много разных глупостей говорили.

Привыкали и министры, советники, царедворцы, хотя творилось никогда не бывалое — бог во плоти воссел на трон. Люди привыкают ко всему, какое бы неведомо чудище ни сидело на троне. И здесь привыкли.

* * *

Трижды по шесть дней прошло с победы над чужими богами и того момента, как Корвин Черный отдал свою кровь алтарю, из которой сформировалось яйцо будущего Великого стихийного духа.

На девятнадцатый день бог вновь появился в пещере. Яйцо уже увеличилось и занимало все пространство от потолка до пола, а под полупрозрачной зеленоватой скорлупой его видно было, как в тумане нежится-спит змееныш. Был он черный как ночь с золотыми искорками, на голове которого чешуйки образовывали золотую корону. Иногда он расплывался туманом и обращался крохотным вороненком с пухом вместо перьев, иногда принимал промежуточную форму змеептицы. Вокруг яйца клубилась темная стихия, привлекаемая сюда им как магнитом.

Расти ему предстояло год. Ровно через год вылупится новый полоз, который возьмет под свое крыло целый материк.

А пока больше нужно было ему силы, еще больше.

И бог смерти вновь пронзил свои руки на алтаре и поделился с духом своей кровью.

А затем вышел из пещеры в горах Блакории и последний раз взглянул на знакомый с незапамятных времен пейзаж, прощаясь со страной, которую создал сам. Растекся бесконечной божественной стихией и выдрал из сердцевины горы пещеру с алтарной чашей и яйцом со зреющим духом. Выдрал и перенес в Тидусс, глубоко под холм своего дворца, в темную толщу камня, уже пропитанного его эманациями.

Пусть зреет малыш уже в своей стране. Пусть, и не вылупившись еще, становится ее частью и ее защитником.

Сделал он и еще одну вещь. Под Медовым храмом, что стоял далеко-далеко от столицы на берегу моря, нашел он свое тело, которое духи хаоса завернули в кокон и погрузили глубоко от случайных глаз и недобрых намерений. И оставил его на месте — лишь опустил еще глубже, создав пещеру из резного обсидиана, который сверкал изнутри, отражая свет сияющих кристаллов, что оставил он вокруг своего тела, поднятого