Моя Гелла - Ксюша Левина

– «Вчерашнее лето. Смешная ошибка-а-а», – отвечает она.

Мы оба знаем текст, хоть это не песни нашей юности. Быть может, раннего детства? Не знаю, связаны ли строчки с какими-то воспоминаниями Геллы, у меня точно нет, но она искренне, от всей души рада, как будто это та самая любимая песня, которую всегда счастлив слышать.

Должно быть, Гелла из тех, для кого почти каждая песня та самая.

– И все-таки. Зачем ты остался? Мне кажется, ты любишь другую музыку, верно?

– Я… не люблю никакую. Точнее, у меня просто нет какой-то любимой. То, что играет по радио, меня вполне устраивает. Готовые плейлисты тоже вполне подойдут. Ну, знаешь, подборки месяца, музыка дня. Я мало что запоминаю.

Теперь играет «You're Beautiful» Джеймса Бланта, я не знаю текста, но отбиваю ритм по рулю.

– Мне кажется, любимые песни – это как душа человека, – вздыхает Гелла.

Она выглядит уставшей и, откинувшись на спинку кресла, прикрывает глаза, покачивает головой в такт музыке, крутит в пальцах один из сухих цветков, что до сих пор торчат у нее в нагрудном кармане комбинезона.

– Что ты имеешь в виду?

– Когда есть любимая песня, есть душа, которую можно передать другому. Разве тебе не хочется плакать, когда слышишь любимые песни?

– Нет.

– А что тогда? Книги, фильмы? Все сойдет. Каждому свое искусство.

– Игры на телефоне.

– Что? – Гелла оживляется и забирается опять с ногами на сиденье. Я пропустил момент, когда она скинула конверсы.

Усталость с нее слетает мгновенно, теперь все внимание на меня, а я сморозил глупость, и не стоит говорить об этом, но хочется доказать, что у меня тоже есть душа.

– У меня был довольно строгий отец. И он часто запирал нас с Соней в гараже. Ну знаешь, он пробовал запирать в комнате, но мы просто занимались своими делами. Это не страшно, и там есть игрушки, потом появились компьютеры. Тогда он стал запирать нас в гараже. Там было скучно, грязно, негде поспать, негде играть. До сих пор от запаха машинного масла становится не по себе. И я там нашел тетрис, старый такой, знаешь, прям не в телефоне тетрис, а пластиковая штука с кнопками.

– А-а, да! Мне бабушка такой покупала в поезд, когда ездили на море. Потом я целыми днями играла в него, сидя под стойкой в баре дедов. У них бар в центре, недалеко от универа… ой, прости, рассказывай дальше.

– Вот я нашел такой и спрятал. Мы с Соней играли в него по очереди. Устанавливали рекорды. Потом отец его отобрал, но, к счастью, со временем появились телефоны. Их проще спрятать, таскать с собой. И тогда мы стали играть в игрушки на телефонах. Сначала «змейка», потом «три в ряд». Почему-то для меня это не плохие воспоминания, хотя ситуация так себе… Ты что ревешь?

Хочу затормозить и спросить, в чем дело, но, наверное, мы слишком мало знакомы, чтобы я так о ней переживал? Или с такой, как Гелла, можно быть участливым даже в статусе приятелей?

– Прости, это так трогательно, хотя, если честно, ничего хорошего. Мне кажется, я бы возненавидела игры на телефоне. Я вот ненавижу туристические большие автобусы, потому что на них уезжали родители… и вокзалы. Поезда – это тоска, разве нет? Почему же ты любишь тетрис?

Еще один факт: реальная Гелла плакса? И она фонтанирует мини-историями из детства. Уверен, что, если в эту сторону копнуть, я узнаю о ней многое.

– Это было круто. Как чудо, знаешь? Что-то веселое в темном гараже. Параллельная реальность… Я представлял, что я там, внутри этих игр, когда мне было страшно.

– Как он мог так с вами поступать?

Пожимаю плечами, но ответить мне нечего. Я понятия не имею как. Как-то.

– Тянет это на искусство?

– Не знаю… ну ты бы мог сказать, что это твой крестраж?

– Крестраж? – Знакомое слово, но вспомнить, что оно значит, не могу, потому что отвлекаюсь на песню.

Понятия не имею, кто поет, но название всплывает в голове само собой – «In The Shadows». Гелла видит, что мне нравится, и делает чуть громче.

– Ну, кусочек души, крестраж. Мне кажется, что мои крестражи – это семь любимых песен. Я знаю одну девчонку, она просто обожает кино, и я уверена, что спрошу ее, и она назовет семь фильмов какого-нибудь своего Тарантино или вроде того. О, а вот Леша, он, например, фанат комиксов. И его крестражи – это семь супергероев! Он обожает этих ребят. Я по дороге сюда слушала лекцию про Хоумлендера, он мне как-то не очень понравился, кажется, это плохой супергерой. – Она смеется, морщит нос и прикусывает кончик языка. Вспоминаю, что она так делала раньше, дважды морщилась, как Николь Кидман.

– Стой-стой-стой! Ты пока подумай, а я буду петь! Это же Evanescenсe! «When you cried, I'd wipe away all of your tears. When you'd scream, I'd fight away all of your fears». – Ей очень подходит эта песня, но английский Гелла знает плохо, хотя мне казалось иначе.

– Почему ты так странно произносишь слова? Ты просто звукоподражаешь?

– Да, – смеется она, не допев строчку. – Это очень смешно. Я знаю перевод, понимаю его на ходу, но я учила когда-то эти песни при помощи ну… как это назвать… Я их по-русски запоминала. Вот слышу какие-то сочетания звуков, и потом как запомнила, так и пою. «I held your hand through all of these years, but you still have all of me», – допевает она и смотрит на меня явно в ожидании.

– Что?

– Крестражи, Егор! Крестражи!

Егор. Как мило. Она меня раньше по имени вообще называла? Та, другая, моя Гелла?

– Я слышала, как ты занимаешься со Скворцовой. – Не выдерживает и минуты тишины между нами, так что вспомнить что-то нет ни единого шанса.

– Скворцова? Оля-с-сайта?

– Оля Скворцова, да. Ты диктовал ей тексты песен, мне о-очень понравилось. Я бы хотела так учить английский. Я думала, ты любишь музыку.

– Я просто не такой фанат, как ты.

– Крестражи! – опять напоминает Гелла.

– Хм. – Приходится ломать голову. Что я люблю? – Я люблю переводить. Мне правда нравятся языки. Китайский может стать крестражем?

– Целый язык? Ты что, мать твою, решил стать властелином мира? – Она хохочет. Ей эта фраза совсем не подходит, слишком грубая, и из-за этого получается очень комично.

– Мир мне не нужен, уверяю тебя.

Она качает головой и запрещает мне забирать в крестражи китайский язык.

– Кино?

– Нет, я