Измена. Вторая семья моего мужа - Каролина Шевцова

Вслед за голосом у Насти дрожит подбородок, еще чуть-чуть и она заплачет. И я зареву вместе с ней.

— Пожалуйста, прости.

Белыми, будто обескровленными пальцами, Настя вытирает с лица слезы. Где-то в комнате у меня лежит пачка сухих салфеток, но я не могу пойти за ними и так и стою, пригвожденная к месту. Что я могу еще сказать? Снова попросить прощения? Этого мало.

— Я никому не позволю обижать своего сына, даже его отцу. Я всегда буду защищать его выбор, никто и слова не скажет в вашу сторону, раз вы выбрали быть вместе, но сейчас, когда мы с тобой наедине, я просто хочу знать, почему ты сделала все так? Грязно, через обман и предательство? Я чем-то обидела тебя, раз ты решила мне так ответить? Я была груба с тобой, игнорировала твои проблемы, не помогала?

Каждое слово острой пикой в самое сердце. Оно еще бьется, но ненадолго. Это агония. Нет человека, который сделал бы для меня столько, сколько Настя. Не было, не будет, и в ответ на все это я забрала у нее сына. Именно забрала, случайно, не желая того, лишила ее ребенка.

Потому что этот ребенок, взрослый, но все еще глупый порывистый мальчишка, вылетает в коридор и, грозно сверкая глазами, рычит:

— Она не сказала, потому что я ей запретил. Вопрос исчерпан?

— Вполне, — ухмыляется Настя. — Никит, а ты Римму от всего на свете защищаешь, или только мне выпала честь получить от тебя по морде?

Я пытаюсь оттеснить Никиту, дать ему понять, что сейчас нужно уйти, что он своей помощью делает только хуже, но кто бы меня слышал.

— Мама, — в его голосе весь лед Арктики, — я знаю, что ты любишь меня, и любишь Римму. Теперь я прошу принять и полюбить нас как пару.

— А иначе?

— А иначе ты уйдешь, — он говорит не задумываясь. И так быстро, что я не успеваю его остановить. И сказать что-то, и сделать. Просто стою и вижу, как расширяются в ужасе Настины глаза.

Кажется, так выглядит лицо человека, которому только что вынесли смертельный приговор.

— Насть, он не то хотел сказать! — Выкрикиваю я.

— Нет, именно то, — слышится за спиной, а я почти вою.

Господи, да что же ты все не молчишь? Зачем, зачем пытаешься меня защитить от той, которая меня не обижает! Которая меня любит, а я ее вот так…

— Настя, пожалуйста, не слушай Никиту, он говорит, не подумав!

— Нет, Римма, — она еле заметно качает головой, когда поднимается со стула. Встает тяжело и грузно, будто за этот час постарела лет на тридцать. — Никита знает, что говорит, поверь, у него было время все обдумать. Наверное, я тоже должна тоже перед вами извиниться. Что-то я сделала не то, не так жила, раз самые близкие люди видят во мне врага. Никит, не ершись, я твою Римму не трогаю, я вообще вам больше слова не скажу, живите как хотите.

Настя выходит, почти вываливается из нашей квартиры в подъезд. Несколько секунд я стою столбом, словно бы под гипнозом и только потом кидаюсь вслед за подругой.

Догнать, догнать любой ценой и все ей объяснить. Бегу по лестнице как была, в тапках на картонной подошве и тонкой майке. Что-то кричит Никита, но я его не слышу. Не важно, что он сейчас скажет, главное догнать Настю и исправить тот кошмар, в котором мы все оказались.

От резкого порыва ветра волосы шторой закрывают лицо. Тяжелые пряди липнут к глазам, из за чего я не вижу, куда ушла Настя. Но почему-то сразу нахожу взглядом машину Тимура. А потом и его самого, тот со свойственной ему невозмутимостью что-то говорит Насте, утешает. Настя обнимает своего мужчину, белесая макушка вздрагивает у него на плече — она плачет. А он гладит ее по затылку и смотрит на меня. Без осуждения, без ненависти, но так, что сердце стонет от тоски.

— Римма, Настя очень устала, — произносит он отстраненно, — у нас была тяжелая ночь, так что извини, но мы поедем домой.

Лучше бы он кричал. То, как говорит со мной Тимур, делает мне во сто раз больнее истерики Савранского. Тот не мог сдержать эмоций. Тимур же… ведет себя так, будто мы не знакомы. Он вычеркнул меня из круг близких людей, похоронил живую.

— Тимур, пожалуйста, дай мне пять минут наедине с Настей, и я больше вас не побеспокою.

Суровое, высеченное из камня лицо не двигается. Несколько секунд Тимур изучает меня, а потом, вздохнув что-то похожее на слово «женщины», открывает пассажирскую дверь и отходит в сторону, уступая мне место.

— Насть, послушай, пожалуйста, — сев рядом с подругой, я начинаю тараторить, потому что боюсь, что та не даст мне договорить. Но все происходит с точностью до наоборот. Подруга молчит, ждет от меня чего-то, а я замираю.

Ну что мне сказать? Что такого важного я могу сказать в свое оправдание? А я ведь этого хочу, оправдаться? Получить одобрение? Узнать, что я прощена? Я ведь как очень эгоистичный ребенок, хочу и конфету съесть, и чтобы меня за это пожалели. Боже, какая же я дура!

— Насть, я ужасный друг, — ошарашенно шепчу я. Я действительно та еще гадина. — И я не достойна того, чтобы ты дала мне шанс что-то объяснить. Просто выгони меня отсюда.

— А сама не уйдешь?

— Уйду, но это будет сложнее.

Мы молчим. Не смотрим друг на друга, не касаемся и даже стараемся дышать разным воздухом. Два мира столкнувшиеся в одной крохотной машине. Сейчас я потеряла самого близкого для себя человека, и это больно.

— Вам хорошо вместе?

— Очень, — хриплю в ответ.

— Как думаешь, чем это закончится?

— Ничем, — от слез царапает внутри, и жаром печет грудь. Я хочу вздохнуть, но вместо этого всхлипываю. Громко, как в дешевом сериале.

Настя тянется к бардачку и достает оттуда пачку салфеток, протягивает мне одну из них.

— Держи.

Я беру салфетку, комкаю ту в пальцах. Зачем она мне, если я не плачу? Слез нет, их выжгло вместе с чувством вины, логикой, милосердием.

— Настя, эти отношения скоро закончатся.

— О, просто бальзам на сердце. А потом, когда вы разбежитесь, предлагаешь продолжить общение, будто ничего и не было? А что, наши отношения даже крепче станут, мы обе видели пипирку моего сына, будет, что обсудить под бокальчик, — хохочет Настя.

Это уже похоже на истерику, и Никита был прав, в таком состоянии подруга может наговорить всякого. Поэтому я стараюсь ее остановить, не хочу,