Измена. Вторая семья моего мужа - Каролина Шевцова

— Я не сказала тебе о наших отношениях, потому что не о чем говорить, понимаешь? Я даже не знаю, в какой момент могла бы тебе позвонить. Никита похож на цунами, я просто не поняла, как все началось, он обрушился и все. Я понимаю, что тебя это не утешит, но я стараюсь заботиться о нем. Поддерживаю, даю какие-то советы, помогаю по работе и вообще. Он… хорошо ест, наладил свой режим, общается с друзьями.

— Откликается на кличку Шарик и виляет хвостом, — с ядом в голосе замечает подруга.

Я вспыхиваю. Да, слова которые я говорю совсем не правильные, но не думала, что их можно было трактовать так.

— Настя, — хватаю подругу за руку и быстро тараторю: — единственный человек, который пострадает от этих отношений — я. Никита со мной, пока ему удобно, пока его не напрягают, пока он не нашел никого подходящего. Клянусь, я не держу его. Я знаю, что эти отношения ни к чему не приведут, я не цепляюсь за них, и не буду бороться. Я просто разрешила себе это — ненадолго быть счастливой. Я знаю, что ему не пара, что я старая, что не рожу ему ребенка, что никто из вашей семьи никогда бы не принял такой союз. Не сердись на сына, он был со мной от скуки, а я с ним, потому что очень одинока и несчастна. Но все закончится сегодня, я объясню ему, насколько это неправильно, и уверена, Никита извинится перед тобой. У вас все станет как раньше, а я… меня ты больше никогда не увидишь. Вот и все.

От нервов я кручу салфетку в руках, пока та не превратилась в тонкий волокнистый жгут, которым не вытрешь слезы. Целый водопад слез. Я сижу, и всхлипываю, даже не решаясь смотреть на Настю. А она думает. Так тихо, что мне начинает казаться, что ее и нет в машине. И потому, когда подруга вдруг заговаривает, я не могу сдержать дрожь.

— Знаешь, Римма, я то думала, что ты трусиха, а ты еще и дура. Выйди из машины, пожалуйста, нам дальше не по пути.

Вот и все. Я не ждала ничего другого, но почему кишки скручивает от боли, когда понимаю, что сейчас потеряла и подругу, и Никиту. Хочу что-то сказать в ответ, но язык меня не слушается. Прилип к небу, и отказывается шевелиться.

Кашляю. А потом в какой-то момент, кашель срывается на плачь, а плачь на вой. Я отвратительна и не хочу, чтобы Настя видела меня в таком состоянии. Зачем ей это?

Выскакиваю из машины, отворачиваюсь от Тимура, который меня окликает, что-то говорит, но я машу головой в ответ, и, обхватив себя руками, складываюсь пополам, чувствуя, как судорогой пробивает тело.

— Римма, маленькая моя, ну ты чего? — Никита осторожно прижимает меня к груди, гладит бережно, будто я стеклянная и в любой момент могу разбиться. — И без куртки выбежала, ты же замерзнешь. Ну чего ты плачешь, хорошая? Мама что-то сказала? Она не со зла, она просто у меня такая, импульсивная. Мы поговорим, я извинюсь, я ведь тоже не прав, и она все поймет. Ну не плачь, девочка. Чего ты? Посмотри на меня.

Смотрю. Но не вижу ничего, кроме его синих глаз. Мой маяк в этом бушующем море, мой спасательный круг, единственный, за кого я могу держаться. И мой любимый, которого должна отпустить.

И от этой мысли я плачу его громче.

Глава 33

В этом году осень началась в августе. Пасмурными днями, слезливым дождем, холодным полом дома и насморком. От постоянно заложенного носа у меня болит голова. Болит тоже постоянно.

А от мигрени я плохо соображаю, и потому не сразу понимаю, что мне говорит Климов.

— Римма, хотите кофе?

Наверное, у адвокатов это профессиональное — в любой ситуации добиваться ответа на свой вопрос. Потому что он повторяет его трижды, пока я наконец не услышала.

— Что? Предпочитаю чай, — и зачем-то добавляю, — ромашковый.

Юрий откидывается на спинку кресла, принимает самый расслабленный вид. Я не обманываюсь, Климов хищник, это видно по повадкам и узнаваемой звериной мимике. Так смотрит не мужчина на женщину, а гепард на антилопу. Только с некоторых пор я перестала щипать траву и перешла на сочное мясо, и потому говорю чуть громче:

— Юрий, я не пью кофе. Вообще.

И тем более с малознакомыми, но очень настойчивыми адвокатами. Видимо, кофеином Климов решил утешить меня после новостей о деньгах, которые Белый снял с нашего счета, и которые так нигде и не всплыли. Будто муж действительно хранит их под подушкой. И так как пропали они, когда мы были еще женаты, Климов не сможет доказать, что накопления у меня украли. Может Филипп взял их с моего разрешения. А потратили мы наличку в отпуске в славном городе Сочи. Или раздали на благотворительность. Или потеряли. Судиться можно, но долго и неэффективно. А я хочу быстро и радикально. Поэтому мысленно прощаюсь с честно заработанными рублями. Легко пришли — легко ушли.

Деньги сейчас последнее, что заботит. На первом месте Настя, которая не хочет со мной разговаривать. На втором Никита, который не хочет от меня уходить. На третьем роман, который не хочет писаться. На четвертом разрывающаяся от боли башка.

— Римма, — наверное, обычно голос Климова звучит приятно, сейчас же он крохотными молоточками бьет прямо по нервам, — в кофейнях ведь не только кофе подают, верно?

Поднимаю на него красные, воспаленные глаза. Он что, флиртует? Со мной?

Это так неуместно, что даже смешно. Я криво улыбаюсь и спрашиваю, когда мы встретимся снова. Ну вот, голова болит так сильно, что у меня начались галлюцинации. Иначе я не объясню ответную улыбку Юрия. Не кривую, а открытую и дружелюбную.

— Через неделю все документы будут готовы, Римма. Но мы подождем пресс конференцию по случаю премьеры книги, верно?

— Подождем, — шепчу и пячусь задом к выходу. Как же дурно, скорее на улицу, там должно отпустить.

Прямо на пороге конторы меня подхватывают сильные руки. Щурюсь, не сразу узнав Никиту. Хотя нет, все внутри тотчас кричит, что это пришел за мной Савранский. Пусть вижу я сейчас плохо, но ощущения не дадут соврать. Его запах, его голос, его губы на моем затылке.

— Я принес тебе лекарство.

Я же не говорила, что болею. Откуда он узнал? И, поймав мой удивленный взгляд, Никита ворчит:

— Сам догадался. Когда у тебя мигрень, ты