Когда она расцветает - Габриэль Сэндс

Звучит как полноценный континентальный завтрак. Моя позиция смягчается. Мартина пытается заботиться обо мне. Что, если я смогу заставить ее помочь мне? И вообще, как далеко я зайду в одном полотенце?

— Спасибо, — говорю я, отходя от стены.

Мягкий щелчок, и дверь открывается. Мартина, с другой стороны, в укороченной футболке и джинсовых шортах балансирует на ладони подносом с едой.

Я беру у нее поднос и отступаю. — Это очень мило. Я не была уверена, что твой брат собирается меня кормить.

Она принимает мою одежду или ее отсутствие. — Хочешь, я принесу тебе что-нибудь из одежды?

— Это было бы прекрасно.

Она кивает. Позади нее я замечаю огромного охранника с револьвером на поясе.

Конечно, Дамиано не позволил бы ей подняться сюда одной. Я удивлена, что он позволил ей даже с телохранителем.

Дверь закрывается, и я смотрю на еду на подносе. Все выглядит вкусно. Я кладу его на кровать, отрываю уголок от еще теплого круассана и смотрю, как из центра выходит пар. На вкус он даже лучше, чем выглядит — слегка хрустящий снаружи и маслянисто-мягкий внутри. Мартина сама его испекла? Это лучше всего, что я когда-либо покупала, даже в моей любимой пекарне в Нижнем Ист-Сайде.

Вскоре она возвращается, неся под мышкой небольшую стопку одежды.

— Ты выше меня, — говорит она. — Но я нашла несколько вещей, которые должны подойти.

— Спасибо. — Я беру у нее стопку. — Я не привередлива.

Ее рот изгибается в застенчивой улыбке. Она оглядывается и мягко толкает дверь в комнату, чтобы закрыть ее, но охранник откашливается, прежде чем она заканчивает. — Дверь открыта, сеньорита.

Вспышка разочарования пробегает по ее тонким чертам лица, но длится всего мгновение.

— Все в порядке, — говорю я. — Они, наверное, думают, что я тебя растерзаю, если мы останемся одни.

Она моргает. — А ты будешь?

— Нет.

Как только я говорю ей слово, я знаю, что это правда. В отличие от своего брата, Мартина невиновна, и я не хочу втягивать ее в нашу драму. Она уже достаточно натерпелась.

Я прижимаю одежду ближе к груди. — Не возражаешь, если я переоденусь?

— Вперед, — говорит она, направляясь к двери.

— Тебе не нужно уходить. Я просто быстро заскочу в ванную. Тогда ты можешь сказать мне, кто испек этот божественный круассан.

Ее лицо расплывается в ухмылке. — Тебе понравилось?

— Это лучшее, что я когда-либо пробовала.

Ее застенчивый смех следует за мной в ванную, где я быстро меняю полотенце на нижнее белье и свободное трикотажное платье до середины бедра. Без бюстгальтера. Мартина маленькая, поэтому у нее, вероятно, не было ничего, что подошло бы мне в этом отделе.

Когда я выхожу, она сидит на краю кровати и грызет сыр.

— Ты напоминаешь мне одну из моих сестер, — говорю я ей.

— Сестры?

— У меня две. Они моложе меня, и я скучаю по ним.

— Кого я тебе напоминаю?

— Моя младшая сестра Клео. Что-то в верхней части лица, вроде глаз и носа. Это сложно описать, но они похожи. — Я сажусь на противоположный угол кровати и тянусь за последним кусочком круассана. — Она также очень любит сыр.

Мартина смеется. — Кто не любит сыр?

— Люди, которые не могут чувствовать вкус, ясно. Когда мы с Клео еще жили вместе, она всегда готовила эти изысканные сырные тарелки со всевозможными орехами и джемами. Она, моя другая сестра и я выносили его на террасу, тайком вытаскивали бутылку вина из родительского погреба и смотрели, как солнце садится над Нью-Йорком.

Мы перестали это делать после того, как я вышла замуж. Мои сестры приглашали меня, но я придумывала предлоги, чтобы не идти, чтобы мне не пришлось часами лгать им в лицо о том, как продвигается мой брак.

— Надеюсь, ты скоро снова их увидишь.

Голос Мартины мягкий. — Я уверена, Дем не будет держать тебя здесь вечно.

Даже если он отпустит меня, скорее всего, я не увижу своих сестер, но нет смысла говорить ей об этом. — Кто знает, что творится в голове у твоего брата.

Она становится жесткой. Я могу сказать, что ей неудобно говорить о планах ее брата на меня. Вероятно, она боится, что предаст его доверие, сказав что-то не так.

Я ободряюще улыбаюсь ей. — Я так понимаю, ты любишь готовить.

Она, кажется, на мгновение почувствовала облегчение от смены темы, затем ее лицо снова омрачилось. — Я использую.

Она проводит пальцем по вышитому узору на одеяле. — Я больше не делаю этого так часто, хотя Дем постоянно просит меня.

— Он ведь не просил тебя испечь для меня, не так ли?

Кровь приливает к ее щекам. — Нет. Я просто хотела сделать что-нибудь приятное для тебя. Раньше я готовила большую часть еды для себя и своего брата. Теперь мы наняли кое-кого.

— Почему?

Внезапно она замирает и кладет руку на покрывало. — После Нью-Йорка я потеряла к этому интерес.

Я вижу это тогда в ее глазах. Пустота, наполненная затянувшейся болью. Готов поспорить жизнью, что его не существовало до тех пор, пока она не встретила Лазаро, и как бы мне ни хотелось отвести взгляд, я не позволяю себе этого. Вот что мой муж делает с людьми, если не заканчивает тем, что убивает их. Он разрушает их изнутри.

Так же, как он сделал со мной.

Мартина этого не заслуживает. Она всего лишь юная девушка, вовлеченная в жестокие игры мира своего брата, и она должна забыть о том, что с ней случилось.

Я хочу помочь ей двигаться дальше. Я в долгу перед ней.

Охранник наблюдает за нами через щель в двери, так что я не беру ее за руку, а приближаю пальцы к тому месту, где покоится ее. Она замечает движение и вопросительно смотрит на меня.

— Мартина, все наладится, — говорю я ей тихим голосом. — Это займет время. Ты должна быть терпелива с собой, но ты не можешь перестать бороться.

Она сжимает губы и судорожно вдыхает через нос. Некоторое время она ничего не говорит, только качает головой снова и снова. Я думаю, она сдерживает слезы. Мое сердце трепещет за нее.

Наконец, она шепчет: — Я убедила ее пойти со мной. Я… — Ее голос срывается, и она вскакивает с кровати. Прежде чем я успеваю произнести хоть слово, она уже выходит за дверь.

Замки встают на место. Это звучит как свеча, которую задувают с бешеным дыханием.

Остаток