Рыцарь Спиркреста - Аврора Рид

— Черт, — говорит она. — Черт, Эван.

Я хмурюсь, и мое сердце замирает. На ее прекрасном лице удовольствие уже сменяется ужасом. Она садится и хватает кучу своей выброшенной одежды, прижимая ее к груди, и говорит: — Мне жаль. Мне очень жаль.

Мой желудок сжимается. Я сжимаю руки в кулаки, чтобы она не заметила, что они дрожат. — О чем ты говоришь?

— Мне очень жаль, — повторяет она, — Слушай, мы, конечно, слишком много выпили, так что…

Она поднимается и стоит, ее ноги все еще дрожат. Горячее возбуждение и холодный гнев бушуют во мне, борясь друг с другом.

Если она хочет объяснить и оправдаться, она может попытаться. Но я не собираюсь облегчать ей задачу. Не сейчас, когда удовольствие и желание все еще бушуют во мне, текут по венам, как яд.

— Ты не глупая, Софи, — говорю я, мой голос низкий и хриплый. — Ты знаешь, как сильно ты мне нравишься.

На ее лице появляется выражение паники. Она нервно прикусывает нижнюю губу и качает головой, медленно отступая от меня.

— Нет, не знаешь. Тебе просто скучно и одиноко, потому что все уехали, а я здесь единственный человек.

— Я не целовал тебя только потому, что ты здесь, — огрызаюсь я, резко садясь. — Я не заставлял тебя приходить только потому, что мне было скучно.

— Послушай, — говорит она, поднимая обе руки, словно пытаясь успокоить меня. — Я не говорю, что в этом есть что-то плохое. Думаю, я также поцеловала тебя просто потому, что ты здесь, и мы оба… ну… очевидно, нам обоим нужно было снять напряжение и…

— Я поцеловал тебя, потому что мне чертовски хотелось тебя поцеловать.

К моему полному и окончательному изумлению, мой голос срывается, как будто я собираюсь заплакать. Но я не расстроен, я зол. — Я заставил тебя кончить, потому что хочу, чтобы тебе было хорошо. Ты можешь оправдывать себя как угодно, Софи, но ты не можешь оправдывать меня.

— Ты бы не говорил ничего этого, если бы не был пьян, — говорит она, качая головой. — И ты пожалеешь обо всем, что произошло сегодня, когда протрезвеешь завтра.

— Это не чертов урок литературы, Софи! Ты не можешь придумывать свою интерпретацию чужих поступков и объяснять ее как истину. Я точно знаю, что я чувствую, потому что я это чувствую, так что перестань пытаться объяснить мне мои собственные чувства.

— Я ничего не объясняю, — говорит она, медленно отстраняясь. — Я… я…, — она закрывает лицо руками, словно пытаясь придумать, что сказать, и в ее глазах определенно больше, чем просто паника. — Я совершила чертову ошибку, ясно? Я не должна была позволять всему заходить так далеко. Мне жаль, что я это сделала.

Она могла бы разбить пустую бутылку вина о мое лицо и причинить мне меньше боли, чем ее слова.

Я смотрю на нее, потеряв дар речи от шока, как она выпрямляется, стягивает свитер, чтобы прикрыться, и приглаживает назад волосы.

— Я прошу прощения за свои сегодняшние действия, — жестко говорит она.

— За что ты извиняешься? — говорю я, поднимаясь на ноги, чтобы оказаться лицом к лицу с ней. — Ты хоть раз сделала то, что хотела сделать. Я ни хрена не извиняюсь, так что и ты не должна извиняться.

— Я этого не хотела, — говорит она, краснея так сильно, что краснота переходит с ее щек на лоб.

— Не лги мне, — говорю я, делая шаг к ней. — Ты хотела каждую секунду этого, моих рук на твоих сиськах, моего рта на твоей киске. Ты хотела кончить на мой язык — ты хотела этого так сильно, что, блядь, умоляла об этом.

Она делает несколько поспешных шагов назад, увеличивая расстояние между нами. Ее лицо так покраснело, что я почти чувствую жар, исходящий от ее щек.

— Я не хотела этого, — повторяет она. — Мне нравится другой, ясно?

Ее слова падают, как бомба, в колодец моего сознания. Бомба падает и падает целую вечность, оставляя меня совершенно неподвижным и лишенным дара речи. Потом она падает и взрывается, и мой разум уничтожается пламенем, а затем он становится совершенно пустым.

И тут Софи, как чертова трусиха, выбегает из комнаты, словно убийца, скрывающийся с места преступления.

Сетевое взаимодействие

Софи

Бежать в дом моих родителей, чтобы скрыться от Эвана, — все равно что пытаться спастись от дракона, спрятавшись в пещере людоеда.

Даже если я придумала туманную отговорку о том, что тоскую по дому и хочу увидеться с ними на Рождество, родители все равно прочитали мне лекцию о том, что, покидая дом Одри, я "отказываюсь от важных возможностей". День Рождества проходит напряженно и в основном неприятно.

Остаток каникул превращается в одну длинную лекцию о том, что тоска по дому — это одно, но в конечном итоге все, что я делаю сейчас, будет иметь эффект домино в моей взрослой жизни, и почему я не завела больше друзей в Спиркресте, эти связи когда-нибудь пригодятся, и так далее, и так далее, до тошноты.

В конце концов, я даю им слово приложить больше усилий к общению и налаживанию связей, когда вернусь в школу, и тогда все немного успокаивается. Нам даже удается продержаться до конца вечера без единого упоминания Спиркреста.

Но до конца каникул, между тем, что произошло с Эваном, — а я отказываюсь наотрез пережить это событие, думать о нем или мысленно обращаться к нему в любом виде, форме или виде, — сокрушительной тревогой, которую я обычно испытываю по отношению к родителям, и неделей, которую я потратила впустую, не имея возможности работать, — расслабиться практически невозможно. Единственное спасение — это страницы книг, но даже чтение становится стрессом, когда мозг приучен анализировать каждое предложение на предмет смысла.

В последнее воскресенье каникул, когда я наконец возвращаюсь в Спиркрест, я даже рада, что вернулась. Несмотря на то, что я привезла с собой тучу забот, находиться здесь все равно лучше, чем дома. Распаковав вещи и разложив все по своим местам, я беру учебники и направляюсь в убежище учебного зала, который, к счастью, пуст.

И в итоге провожу почти целый час, тупо уставившись на страницы своих тетрадей, подавленная ужасным чувством, что я очень сильно, катастрофически облажалась, и что ничего уже не будет хорошо.

После часа такой работы я со вздохом положила лицо на парту.

Тревога мне вполне знакома, но на меня не похоже, чтобы я был так