Солнце, уснувшее в ладонях ведьмы - Елена Анатольевна Кондрацкая

– Смотри, куда идёшь, Блэквуд! – зашипела она, топнула ногой и разочарованно пнула несчастный маффин. – Он же был последним!

– А Кай… – начала я и тут же прикусила язык от досады. Заткнись, Блэквуд.

– Что?

С другой стороны, что такого, если я просто спрошу? Мнение Лоры Кларк должно интересовать меня в последнюю очередь.

– Кай… ты с ним разговаривала. Он где-то тут?

– А, ты про этого рыжего следователя? Кай, да, это определённо звучит лучше, чем имя, которым он представился. – Лора прыснула. – Я это даже запомнить не смогла, не то что выговорить. Он ещё с таким серьёзным лицом его произнёс! А ещё этот шотландский акцент, я не понимала половины из того, что он говорит, и почувствовала себя полной дурой. Хотя я, впрочем, не была особенно против, он очарователен…

– Так он не с тобой? – перебила я.

Лора недовольно скривила губы.

– Нет. Он прервал разговор, извинился и куда-то ушёл. Я не видела куда, но мне показалось, что он торопился.

Я оглянулась на замок. Кай был там, я это знала. Он что-то увидел? Почувствовал? Что-то случилось? В груди завозилась тревога, и ноги сами понесли меня к академии. Пересчитали ступени, и я не успела оглянуться, как уже стояла в гостевом крыле и пялилась на дверь из тёмного дерева.

Кай у себя? Я подняла руку, чтобы постучать, но замерла. А если он не один? Пожалуй, лучше уйти. А если что-то случилось? Лора сказала… Да какая разница, что сказала Лора! Какого чёрта я вообще сюда прибежала. Стоп, я что, бежала? Бред какой-то, надо убираться.

– Я слышу, как ты дышишь, ghealach, – донеслось с той стороны двери, я вздрогнула и зачем-то задержала дыхание. – От этого ты не исчезла. Дверь открыта.

Я шумно выдохнула, вытерла вспотевшую ладонь о платье и повернула дверную ручку.

Кай сидел в кресле у камина и держал в руках книгу. На столике рядом стоял бокал вина. Я надеялась, что вина. Несколько секунд я в нерешительности топталась на пороге, но всё же прошла вглубь комнаты.

– Я думала, что ты будешь наблюдать за праздником и пытаться вычислить того, кто напал на меня.

Великий Поток, Кэтрин, что ты несёшь?

Кай улыбнулся уголком губ:

– У следователей тоже бывают выходные, Кэтрин. Площадка отлично защищена преподавателями и горгульями, моя помощь им не понадобилась.

– Но ты был там.

– Да, отдыхал, как и все остальные. И сейчас продолжаю отдыхать у себя в спальне. Я не совсем понимаю… Что-то случилось? Ты выглядишь взволнованной.

Я и сама не понимала, почему волновалась. И с каждой секундой чувствовала себя все глупее. И что самое дурацкое, я не знала, что будет выглядеть хуже – если я останусь или сбегу. Впрочем, какая разница?

– Я… я принесла тебе гадательный пирожок от Мэй, – ляпнула я первое, что пришло в голову, и протянула руку, в которой всё это время сжимала пирожок.

– Спасибо. Вина? – Кай кивнул на свой бокал. – Или чаю?

– Вино звучит замечательно, спасибо. – Я осторожно положила слегка помятый пирожок на столик между креслами, сбросила с плеч тёплую накидку и села.

Кай отложил книгу, встал и подошёл к комоду, на котором стояли бутылки, чашки и бокалы. Я посмотрела на обложку. На фоне туманных холмов держались за руки женщина в платье и мужчина в килте.

– «Чужестранка»?

Кай поставил на столик второй бокал и сел обратно в кресло.

– Ты назвала меня фанатом. Если я правильно понял, то речь шла про эту книгу. Мне стало интересно, и я приобрёл экземпляр в один из визитов в Лондон. Занимательная история, хотя есть исторические неточности. И, конечно, надо помнить, что никакая магия не позволяет путешествовать во времени.

Я выразительно вскинула брови, и Кай кивнул.

– Но я понимаю, что в художественной литературе возможны некоторые… допущения.

– Не знаю, чему удивляться больше, что ты всерьёз рассуждаешь о невозможности путешествий во времени в контексте фантастики или что читаешь любовный роман.

– А что плохого в любовных романах? – Кай отпил вина.

– Ничего, наверное, – я задумалась, – просто многие считают их глупыми.

Кай качнул головой, принимая мои слова, и улыбнулся.

– Мой отец говорил, что не бывает глупых книг. Просто читатель не способен увидеть ничего большего. Человек возьмёт от книги ровно столько, сколько хочет и может взять. Можно читать маркиза де Сада и увидеть только разврат и пошлость, а можно познакомиться с интересным взглядом на человеческую свободу, свободу безграничную, не сдерживаемую ни моралью, ни обществом. И в целом задаться вопросом, что есть мораль и свобода. И это только первый пласт, самый очевидный.

– Ты, значит, способен заглянуть дальше банальной пошлости? – Я тоже пригубила вино, мягкое, с лёгкой кислинкой.

Кай неопределённо пожал плечами.

– Когда испытываешь голод, само существование которого выходит за рамки привычной людям морали, невольно начинаешь искать ответы. Или оправдания. Зависит от того, что хочешь найти.

– И что нашёл ты?

– Я считаю неправильным отнимать человеческую жизнь для удовлетворения голода, – ответил Кай, и мне показалось, что это не весь ответ.

– А другие случаи? Не обязательно же убивать. – Я коснулась шеи, и от воспоминаний о клыках Кая по телу пробежали мурашки. – Если всё происходит по обоюдному согласию?

Несколько бесконечно долгих секунд Кай смотрел мне в глаза, а затем будто нехотя перевёл взгляд на огонь в камине.

– За это полагается смертная казнь. Считается, что жертва, – он выделил слово «жертва», – не может желать подобного. Здоровый человек не может сознательно желать себе вреда, а подобные… отношения с вампиром несут человеку исключительно вред. И жертва либо нездорова, либо в полной мере не осознаёт последствий, о которых вампир сознательно её не проинформировал. В любом случае виноват тот, кто пустил в ход клыки.

Слова звучали неестественно, монотонно, заученные наизусть и повторённые сотни и сотни раз. Я сглотнула. То есть, если кто-то узнает, что Кай пробовал мою кровь… Они даже не будут разбираться. Бокал в руке задрожал. Надзор никогда не разбирается. Он только карает.

– Я давно не присутствовал на праздновании Модранихт, – сказал Кай мягко, меняя тему и вытягивая меня из пучины неприятных мыслей. – Это напомнило мне о детстве. Отчего-то было приятно увидеть, что здесь его празднуют почти так же, как праздновали у нас в деревне. Те же наряды, та же песня. Оказывается, есть в этом что-то… тёплое. – Он помолчал, покачивая бокал в руке, а потом добавил: – Ты очень красиво поёшь, ghealach.

Наши взгляды встретились, и к моим щекам прилила кровь.

– Спасибо. – Я спрятала взгляд в бокале и сделала большой глоток. – Нас там был целый хор, я далеко не самая умелая, Мэй и Анна поют гораздо лучше. Ты знал, что у Мэй абсолютный слух?

– Я слушал только тебя.

Я вздрогнула, уставилась на Кая во все глаза. Дышать стало трудно, а пальцы так сильно сжали бокал, что я чувствовала – ещё чуть-чуть, и он лопнет. Каким-то невероятным усилием я заставила себя отвести взгляд и поставить бокал на стол.

– Спасибо, мне очень приятно, – сказала я единственное, что могла. Голова опустела, мысли метались – одна глупее другой. Поэтому я сказала самое нейтральное, что могла: – Меня учила мама. Она замечательно пела. Колыбельные там… Вот. А твоя? Тебе пели колыбельные?

Я заткнулась, поджав губы. Интересно, я могла задать ещё более дурацкий вопрос? Не стоило пить. Кай всё это время смотрел на меня, как мне показалось, с любопытством. Ну чего он пялится, а?

– Моя мама тоже любила петь. И колыбельные тоже. – Кай усмехнулся и запел низким, мягким голосом, напоминающим далёкий рокот:

Chuir iad a cheann air ploc daraich

Is dhòirt iad fhuil mu làr:

Nam biodh agamsa an sin cupan,

Dh’òlainn dith mo shàth[10].

Я подтянула колени к подбородку и положила на них голову, слушая плавную мелодию, с облегчением ощущая, как медленно, будто морской отлив, сходит с меня сковывающее тело смущение.

– Очень красиво, – сказала я, когда Кай допел. –