Все потерянные дочери - Паула Гальего

— Итак, претендент, Кириан из Эреи, из дома Армира, капитан Волков и…

Он не успевает закончить. Его слова превращаются в крик, когда невидимая сила швыряет его назад; вопль, который обрывается при падении в воду. Публика кричит, и я вижу тот самый миг, когда Эгеон понимает, чьих это рук дело: он поворачивает шею и смотрит наверх. Однако он ничего не успевает увидеть, потому что внезапно всё погружается во тьму.

Словно кто-то задул единственную свечу в комнате. Все огни гаснуть, остаются лишь змеящиеся узоры, видимые сквозь открытый потолок. Но и это длится всего пару секунд, так как исчезают и они. Чернота абсолютная, как тогда в деревне Сулеги. Я сглатываю. И каждая секунда тянется вечность.

Раз. Два. Три… Никто не смеет крикнуть. Тишина первобытная, чувство, укоренившееся в глубине каждого из нас, кто находится здесь; чувство, которое велит молчать в ожидании ужаса или надежды на свет. Слышен лишь далекий плеск, и я предполагаю, что это вынырнул церемониймейстер. Надеюсь, это был он. Затем я чувствую поток воздуха рядом с собой, легкое и деликатное движение.

Сначала я вижу её. Это единственное, на чем поначалу могут сфокусироваться мои глаза, и, думаю, так происходит со всеми. Это не случайность. Одетт появляется здесь, внизу, и позволяет свету возвращаться постепенно, начиная с неё самой, с её образа, к которому теперь прикованы все взгляды. На ней платье, созданное, чтобы перехватывать дыхание: алые ткани льнут к телу, оставляя открытыми живот и бедра сбоку. Вокруг рук — два черных браслета, вытатуированных на коже, сплетенных из цветов и лоз, что кажутся живыми. То, что на ней надето, совершенно не подходит для северного холода, но она носит это так, словно это не имеет значения; словно над Одетт не властны ни холод, ни капризы погоды.

Покров черноты медленно рассеивается, возвращаются зажженные свечи, жаровни и огни северного сияния. Зрители шепчутся. Церемониймейстер ползет по ступеням бассейна, слишком напуганный, чтобы встать на ноги. Эгеон пристально смотрит на Одетт. Теперь его лицо выдает эмоции. В нем есть что-то трудноописуемое: любопытство, переплетенное с жадностью; с амбициями.

— Паладин Королевы Королей прошел испытание и теперь будет выслушан, — говорит Одетт, не дрогнув.

Эгеон наблюдает за ней молча. Он опирается на трон, чтобы подняться, и заговаривает впервые. — Она жульничает, угрожает жизни моего двора и моей собственной. Что мешает мне приказать казнить её? У него сильный, звучный голос, в котором есть что-то мягкое, несмотря на внушаемую им жесткость.

Одетт и бровью не ведет. — А что мешает мне казнить вас?

Сдавленный вздох тех, кто был достаточно близко, чтобы услышать это, заполняет всё вокруг. Король Девин в своей ложе перегнулся через перила и потрясенно наблюдает за сценой. Эгеон выглядит не рассерженным, а заинтригованным. Проходят две секунды, три… пока он, кажется, взвешивает свои варианты.

— Я знаю, зачем вы пришли, — объявляет он, чуть громче. — Король Девин из Нумы изложил мне свои желания, которые, я полагаю, совпадают с желаниями королевы Друзиллы из Сулеги и Королевы Королей. Я знаю, что вы хотите, чтобы Илун вступил в войну.

— Мы хотим, чтобы Илун защитил свою землю, защитил Волков, — говорю я. — Эта война неизбежна. Она случится с вами или без вас, и результат определит судьбу всей Земли Волков… примете вы участие или нет. Если мы победим, мы будем свободны, если проиграем — Львы завоюют и уничтожат всё. На этот раз не будет места сопротивлению, нам не позволят восстать снова. Они уничтожат любой след нашей идентичности. Вырежут все благородные семьи, включая детей. Разрушат храмы, сожгут книги и покончат с искусством. А хиру пожрут всю магию.

— На протяжении веков было много войн, — отвечает Эгеон тем же властным тоном. — Падали и возвышались короли, чертились границы новых территорий, забывались имена королевств, и за всё это время Львы ни разу не дошли до Илуна. Мы в безопасности за горным перевалом, за морскими ледниками, за Урсуге, что охраняют наши воды и пожирают тех, кто подходит слишком близко.

Урсуге. Вот кто эти твари.

— Львы могут захватить Сулеги, Эрею и Нуму. Но до Илуна они не доберутся, — заканчивает он.

Интересно, как воспримет это заявление его другой венценосный гость, но я не смотрю на Девина.

Одетт чуть приподнимает лицо и понижает голос ровно настолько, чтобы слышали только мы.

— Если мы вступим в войну без Илуна, и Волки падут, я умру вместе с ними; но прежде я удостоверюсь, что вся ваша земля навеки останется в сумраке; чтобы здесь больше никогда не светило ни солнце, ни звезды, ни луна. Никто и никогда не сможет зажечь огонь, способный изгнать ночь, и вы останетесь королем, но будете править во тьме мертвого королевства.

Эгеон выдерживает её взгляд. Он слегка усмехается угрозе, но я знаю, что он напуган. Он уже видел, на что она способна. Уже видел, что ей не страшно бросить вызов королю.

Он чуть поворачивается наверх, к Нириде, Эмбер, Арлану и Лире. — Полагаю, Дочери Мари будут сражаться в этой войне на нашей стороне, — произносит он громко.

— Дочери Мари будут сражаться, — заверяет Одетт. — И я тоже.

— Разве вы не Дочь Мари тоже?

— Я — Дочь Гауэко.

Король хмурится, но спросить не решается. Вместо этого он делает жест церемониймейстеру, и тот начинает освобождать амфитеатр. Зрителям не нужно повторять дважды, чтобы они ушли после того темного ужаса, свидетелями которого они стали, но всё же им требуется несколько минут, чтобы полностью освободить место, и каждую секунду Эгеон с любопытством разглядывает Одетт.

— Илун вступит в бой на двух условиях, — объявляет он, когда мы остаемся одни. Только король Девин задерживается в своей ложе. Мы молчим. — Во-первых, ведьма…

— Одетт, — подсказывает она.

— Ведьма Одетт, — продолжает он, — должна будет сражаться. И, во-вторых, я хочу быть Королем Королей.

Я хмурюсь. Одетт склоняет голову набок. — У нас уже есть Королева Королей, ваше величество, — шипит она.

— Я не собираюсь отнимать корону у королевы Лиры. — Он улыбается, обворожительно. — Я хочу править вместе с ней.

Я вижу, как Нирида делает шаг вперед, и как сама Лира останавливает её, подняв руку.

— Я не буду обсуждать эти два условия, — добавляет Эгеон, почти весело. — Подумайте над ними, а также подумайте о том, что генерал Эльба прислал депеши, некоторые из которых были адресованы вашему командору.

Эгеон лезет в карман костюма и достает сложенный лист бумаги. Он даже не трудится скрыть, что прочел его, как только