Там, где нас нет - Альвин Де Лорени

— «Ох и нагорит нам теперь с тобой от солнышка нашего! Вот за посох и нагорит!»

Ректор заглянул в распахнутую дверь хижины и отвлёк меня от разговоров с Улькой:

— Ome Ulrich, purus es? (Оме Ульрих, с вами всё в порядке?)

— A? Etiam… (А? Да-да…)

— Offeram tibi manum meam. (Позвольте вам руку предложить), — огромный ректор протиснулся в низкую дверь и протянул мне руку.

Интересный опыт можно поставить. Искусник-омега оказался открыт для меня. Откроется ли ректор? Определённо силы мои возросли. Возросли сильно. Теперь для меня нет преград в виде искусников. Ни для эмпатии, ни для воздействия.

… Мысли ректора открылись мне. Поверхностные, естественно. Для глубокого сканирования требуется иная обстановка, а тут мы шли по переходам наверх, я любезно беседовал сразу с двумя высокопоставленными альфами, а в голове засела мысль — я же теперь, как ламехуза в муравейнике! Могу творить всё, что захочу, а меня только по головке погладят и ещё попросят… Вопрос только в одном — как долго я смогу оставаться человеком. Как скоро превращусь в развращённое вседозволенностью чудовище? Где те якоря, которые удержат меня от падения? Есть ли они?

А сомнения появились — тот же Джолент. Целитель, беспокоясь обо мне, скотине, кинулся проверять, как я себя чувствую, а я…

Бессовестный…

А что есть совесть? Я, шедший между ректором и адмиралом флота Лирнесса — держал под локоть сразу обоих, остановился поражённый простой мыслью — совесть это я сам. Человек — мерило всех вещей! Просто и классически изящно. Великие греки умели формулировать. Правило это, конечно, не абсолютно. Но здесь и сейчас, для меня спасительно. Спасительно и для моего окружения, ибо нет никакого ограничения моим возможностям менталиста. Нет равных мне, а следственно, я — человек, а остальные не люди… И только психический, то бишь, когнитивный процесс в моей голове, вызывающий эмоции и рациональные ассоциации, основанные на моральной философии и системе ценностей личности, являющийся чувством ответственности за своё поведение перед окружающими, способен меня остановить. Действовать во благо не только себе любимому, но и во благо окружающим людям. И вот этот-то процесс и называется одним словом — совесть.

А с Джолентом…

Тут ещё в себе покопаться надо. Что такого произошло со мной, что эмоции омеги оказались так важны? Я ведь наслаждался ими! Попросту поглощал, как еду. И если состояние моего тела перед тем, как я увидел сон Силы (назовём так попадание в Аравию), оставляло желать лучшего, то теперь я чувствую себя относительно неплохо. Надолго ли? И что с целителем?

Я нагнал так и шедших альф и снова подцепил их под локти.

Я теперь эмоциональный вампир?

Прислушавшись к себе, я понял, что есть-то мне и не хочется! Минимум, три дня не жрал и хоть бы хны!

Интересно, что у меня с обликом? С лицом? Самочувствие улучшилось однозначно. Значит, и внешний вид должен поменяться. Не хочу сорокалетним быть!

— Quirites, quomodo nos morsu ad manducandum habemus? (Господа, а не перекусить ли нам?) — задал я провокационный вопрос, когда мы поднялись наверх, не столько в целях действительно поесть, сколько с целью узнать, насколько мне это нужно.

Господа не возражали. Более того, ректор был настолько любезен, что пригласил нас с адмиралом к себе на обед.

О! Мысленно потёр я руки — Элла увижу. Давненько мы с ним не виделись. Омега симпатичный. Очень.

— Готфрид! Почему ты не предупредил, что у нас гости! — манерно попенял мужу Элл.

Тем не менее, голодным не остался никто. Я, прекратив вынужденное воздержание, отдал должное вкусному обеду из семи (!) перемен. За столом, помимо нас с адмиралом и супругов, присутствовали дети. Альфа. Постарше. Лет семи. И омега. Этому было четыре.

С младшим за столом сидел и омега-нянька, очень вовремя успевавший вытирать повязанной вышитой салфеткой, когда рот малыша, а когда и нос.

Разговор шёл ниочём. Видимо, ректор избегал за столом разговоров о работе. А Элл, наслышавшись обо мне за последние дни всякого, тоже молчал, изредка вскидывая на меня взгляд серо-голубых глаз. Ел я с аппетитом, отдавая должное искусству повара ректорской кухни.

— Оме Ульрих, — обратился ко мне адмирал, когда мы перешли к десерту, — вы не могли бы уделить мне немного вашего времени?

Я ответил согласием и, закончив обед и поблагодарив хозяина дома (Элла), мы прошли в кабинет ректора. Домашний кабинет.

— Ome Ulricus, nuper plures ex nostris navalibus ministris, ad me accesserunt… (Оме Ульрих, недавно ко мне обратилось несколько наших флотских офицеров…), — начал адмирал, — graduati facultatis artifactologiae ad eos accesserunt… (к ним приходили выпускники факультета артефакторики…)

Ага. Понятно. Сработала моя закладка по нержавейке и самолётам.

Ректор внимательно прислушивался к нашему разговору.

— Colloquium de ferro sic dictum immaculatum.Ita, re vera, aeris et aeris aliquid est… dicamus… sumptuosum.Et emit volumina magna sunt.Et si nos eos ferro immaculato reponere procuraverimus, classis circiter viginti quinque centesimas sumptuum quae ad aes et aes emendum eunt salvare poterit.Ignosce, ome, si te forte confundas. (Разговор шёл о так называемой нержавеющей стали. Да, на самом деле, брòнза и медь несколько… скажем так… дороговаты. А объёмы закупок велики. И если нам удастся заменить их нержавеющей сталью, то флот сможет выиграть процентов двадцать пять от тех расходов, что направляются на закупку брòнзы и меди. Извините, оме, если я вас, может быть, озадачил…)

Это он о том, что я омега. И могу быть туповат.

— Willie, non indicasti mihi hoc multum posse salvare! (Вилли, ты мне не говорил, что мы можем настолько съэкономить!) — воскликнул ректор.

— Et quid quaeris, Excellentia tua? (А в чём ваш вопрос, ваше превосходительство?) — поинтересовался я.

— Bene, quomodo… ideam quam dedistis artificiatis factoribus, certe fructuosa est.Sed… investigatio necessaria est, experimenta adhibenda sunt.Et… Locutus sum cum magistris meis… Dubia sunt. (Ну, как… идея, которую вы подали артефакторам, безусловно, продуктивна. Но… требуются исследования, необходимо провести опыты. И… я разговаривал со своими интендантами… Они сомневаются.)

— Domine Admiral, semel audivi de quadratoribus quod quilibet eorum sine iudicio suspendi posset post duos annos servitii… (Господин адмирал, когда-то я слышал об интендантах, что любого из них через два года службы можно вешать без суда и следствия…), — раздумчиво сказал я.

Ректор хохотнул.

— Opprime eos… Bene, at saltem securitatis duces eos consulto interrogant… Peritis certe mentiri non poterunt. (Проверьте их… да вот, хоть ваши особисты пусть