Там, где нас нет - Альвин Де Лорени

— Так, Виви, сядь сюда, — показал я омеге на кресло напротив стола.

Тот послушно пересел.

— Не шевелись.

Пристально вглядевшись в сидящего, я отметил я для себя изгибы тела, переходы света и тени, перспективу. Тяжело вздохнув, прикрыл глаза, сформировал на внутренней поверхности черепа, во лбу картинку сидящего Вивиана и, раз! Карандаш, скрипя грифелем, заметался по листу, переводя образ из головы на бумагу. Без светотени, пока ещё без объёма, только линии, но появилось лицо Вивиана, его плечи, линия рук, расслабленно перекрещенных на коленях…

Стоп! Хватит!

— Виви, посмотри, — подозвал я омегу.

Тот встал и, рисуясь передо мной, походкой манекенщицы, обошёл стол и склонился над рисунком. Нарисованный Вивиан сидел в кресле, а живой стоял рядом со мной и я привлёк тёплое тело к себе на колени, проведя ладонью по атласной коже.

Омега с готовностью устроился на мне, а я пододвинул рисунок к себе. Хм… неплохо получилось. Узнать можно. Вивиан, сидя у меня на коленях, вздохнул. Эмоции раскручивались внутри у него я и чувствовал их как струйки сладостно-блаженного тумана, расходящиеся от привлекательного в своей наготе и совершенстве тела.

Втянув в себя немного из доступного мне, я остановился — Вивиан мной недавно вылечен, личность его нестабильна — вон, до сих пор не заговорил. И если я сейчас буду из него вытягивать его эмоции, то чем это может кончиться?

Стой!

Я схватил пискнувшего омегу в объятия, сжал, что было сил. Вивиан терпел, хотя и было больно. Чуть ослабив хватку, я губами нашарил его голову, ткнулся в висок, потом в глаз, в щёку…

Тёмная ледяная волна поднялась откуда-то из глубин моего солнечного сплетения, плеснула под самые ноздри, так, что в них защипало и Вивиана накрыло ужасом и жаждой смерти.

Омега дёрнулся в моих руках, как-то странно едва слышно всхлипнул и глаза его закатились, а головка поникла.

Доигрался, чёрт!

Задушив в себе демонический всплеск, я рванулся в спальню, отпихнув телекинезом закрытую дверь.

Осторожно уложил бессознательное тело на простыню и, скинув с себя камзол и штаны, в одной рубашке и трусах навалился сверху на лежащего, полностью покрыв его тело. Голова к голове, грудь в грудь, руки к рукам, ноги к ногам. Именно сейчас мне показалось, что сделать надо так. И снова я, накрыв волосами нас обоих, потянул личность омеги на себя, как делал с ним и Шиарре…

У меня в голове золотистый тёплый шарик засветился примерно в том же месте, где был создан образ, когда я собирался рисовать Вивиана. И тут же, только ощутив его в себе, я с силой вытолкнул шарик обратно. В носу хлюпнуло и я отвалился от лежащего подо мной омеги, зажимая закровивший нос рукой.

Вивиан глубоко вздохнул, а я так и держа нос рукой, повернул голову и смотрел на лежащего рядом со мной омегу. Он сознании!

— Ты как? — шёпотом прогундосил я.

Виви повернул голову ко мне, широко открыл не видящие в темноте спальни глаза и согласно взмахнул ресницами.

С ним всё хорошо. С ним теперь всё будет хорошо. Оме рядом… А больше ему ничего не надо…

Глава LXXXVI

По городу ползли слухи.

Обо мне.

Говорили много всякого. Дескать, оме Ульрих убийца с руками по локоть в крови (что правда, то правда), именно он причастен ко всяким беспорядкам в работе городских служб — прошлый раз, помните, в Жёлтом крейсе два дня воды не было? Он это. Больше некому. По ночам оме Ульрих ходит под окнами домов и, подслушав разговоры, пробирается в дома, шарит в вещах жителей. И уже есть пропажи. Слышали — там, в Чёрном крейсе, у троих матросов с военных кораблей месячное жалованье пропало! (и пофиг, что эти трое после выдачи жалованья в кабак завернули). А ещё говорят… оме этот… он мёртвый! Точно-точно! Двоюродный брат супруга писаря рата Зелёного крейса говорил, а ему рассказывал родственник прислужника Схолы, он на побывку приходил, ну, так, посидели в кабачке на Проломной улице, что оме этого десять искусников за руки и за ноги вытаскивали из хижины Великого Адальберта! А он упирался! А сам неживой! Они хватают, а у него рука — р-раз! и одни только кости у искусников в руках остались! И ещё шевелятся! Это уж потом целители, как смогли, собрали его… скелет, то есть. Он вообще сейчас только за счёт одежды держится. А под рубашкой у него голые кости! Да… Вот так вот… Самое главное — детей от него берегите! Он в полнолуние кровь пьёт! И самая для него лучшая — детская. Да ещё и корабль притащил к берегу. А на нём трупов видимо-невидимо. По ночам к нему вообще лучше не приближаться. У нас сосед, вот Сила свидетель, на днях мимо проходил, так не поверите, смотрит, а на корабле этом привидения! Прозрачные, синие. Стоят и на берег смотрят. Он-то глаза вытаращил, а ему с борта рукой машут, дескать, к нам иди… (сосед этот давно под надзором властей находится, как пьяница горький, бевертунг у него почти на нуле и, если за ум не возьмётся, то один из кандидатов на выселение — но кого это волнует, когда оме-людоед на корабле привидений в город притащил!).

Вобщем, повторялась ситуация бывшая со мной в Майнау. Там я тоже превратился в городское пугало.

Вездесущие мальчишки сверху донизу облазили несчастный биландер, стоявший всего в десяти метрах от парапета набережной, носом к берегу. Днище, обшитое медными листами, глубоко затянуло в песок и сдвинуть судно при отсутствии приливов в Срединном море не представлялось возможным. SS забрала с корабля всё, что можно, вплоть до бегучего такелажа и парусов. Стоячий такелаж трогать пока не стали. Военные власти, будучи не в силах снять корабль с мели, приговорили его к разборке на месте. А пока он служил бесплатным аттракционом для местных мальчишек от шести лет и старше. Они вброд проходили к кораблю — глубина не превышала полуметра и, подсаживая друг друга, забирались на борт. Опасливо заглядывали в пропитанную трупной вонью тёмную глубину трюма. Самые смелые, притащив свечки, лазили по трюму, шлёпая босыми ногами по лужам на дне корабля. В течение нескольких дней убедившись, что ничего опасного, кроме удушающей вони, нет, биландер огласился криками детворы с упоением игравшей на палубе в догонялки, в пиратов и как обезьяны