Игры мажоров. Хочу играть в тебя - Тала Тоцка

ставки на людей, рассказал Элфи. Он из команды соперников, но это не мешало нам вместе набираться на тусах и трахать девок. Элфи прозрачно намекал, что я могу присоединиться. А я каждый раз съезжал и морозился.

Но когда увидел в списках зачисленных на первый курс Заречную Марию, решил, что у меня дежавю. И что мне нужно срочно перевестись в ее универ. Попасть в тот клуб.

А еще я дико хотел ее видеть.

Меня туда давно звали, причем не рядовым игроком, а капитаном команды. Только я не настолько долбоеб, чтобы менять престижный вуз на намного проще по уровню. Зато теперь выбирать не приходилось.

Впервые в жизни я был рад, что в семье до меня никому нет дела. Не пришлось ни перед кем отчитываться, почему решил поменять универ. Просто поставил в известность. Дедам сказал, что там лучше команда. Кате, что так учеба не мешает тренировкам.

Стать участником тайного клуба оказалось еще легче, чем в лицее учредителем — Катя отдала под мой контроль все свои финансы. Я внес годовой взнос, Элфи за меня поручился. Я, конечно, охуевал от того, что устраивали парни и на что оказались готовы девушки. Но в реале меня давно перестали волновать чужие заебы.

Я твердо усвоил еще в школе: если звезды зажигают, значит это кому-то нужно. Если девушка готова дать всем и сразу, у нее есть своя мотивация. Если у парней есть деньги, всегда найдется кому удовлетворить любую их дурь, блажь и похоть.

И если они хотят играть в Игру, они в нее сыграют.

Мне это не вставляло. Если бы не Маша, я бы вообще не ходил на эти собрания. Но мне нужно было оставаться в курсе событий, так что приходилось присутствовать.

Сам не подписывался на игру, только ставил. И смотрел, конечно.

Не всегда заданием был секс. Здесь играли не в тела, а в эмоции. Страх, отвращение, гадливость. Одной девушке парень, который надел на нее браслет, приказал весь вечер ползать перед нами голой на четвереньках.

И она ползала. За деньги. Ей хотелось последний айфон.

Но никто никого не заставлял, пока Маша не отказала Саймону.

***

С Машей с самого начала оказалось сложно.

Я не хотел, чтобы она здесь оставалась. Но просто прийти сказать, почему ей надо уйти, не мог.

Во-первых, она бы не стала меня слушать. Во-вторых, я подписал ебаный договор с отдельным пунктом о неразглашении. И дело даже не в конских штрафах. Меня бы сразу исключили из клуба, и я больше не смог бы ни на что повлиять.

Я поставил цель — сделать так, чтобы Маша сама захотела уйти. Но она уперлась как упрямый баран, и я ничем не мог ее достать.

Даже Лия, которая нежданно свалилась мне на голову, не помогла. Казалось, этой упертой мышке доставляет удовольствие регулярно макать меня в дерьмо.

Какое-то время ничего не происходило, и я расслабился. Но я с самого начала неправильно оценил расстановку сил среди членов клуба.

Точнее, я их просто недооценил. А еще я ничего не знал о Саймоне.

Этот гнилой душный тип всего лишь занимался вербовкой. Я был шокирован не меньше Маши, когда увидел его в клубе. Я видел, что он крутится возле нее, но на влюбленную пару они не тянули.

А он запал. И когда Маша ему отказала, решил отомстить.

Если бы я знал, что так будет, в тот же день связал и увез к себе. Закрыл в комнате, и пусть бы сидела, пока не вышел срок.

Все равно она сейчас в моем доме, и останется здесь, потому что это единственное безопасное для нее место. Но насколько же все могло быть иначе.

Теперь я сижу у нее под дверью и безостановочно гоняю по кругу одни и те же мысли.

Я не должен был бросать ее в больнице и уезжать в Лондон.

Я не должен был верить Каменскому.

Я не должен был на ее глазах тащить в вип-кабинет сучку, имя которой и не знал.

Я не должен был ебать других баб, представляя, что это Маша.

Как только она появилась в этом университете, я должен был хватать ее в охапку и уезжать. Вдвоем с ней, куда угодно. Я когда-то предлагал ей сбежать, мы сидели в итальянском ресторане, и я на полном серьезе говорил, что пойду работать и буду обеспечивать нашу семью.

Нам было по семнадцать лет, но я тогда был намного толковее и практичнее.

С тех пор я утратил на нее все права. Слишком много грязи на мне налипло, чтобы я посмел ей что-либо предлагать.

Лучше бы у них с Каменским правда что-то было, я бы тогда не чувствовал себя таким подонком. Никому не пожелаю испытать то, что испытал я, когда понял, что никакого, блядь Каменского. Что это я только что сам на глазах у ебанутых ублюдков порвал ту, что дороже всего на свете.

Денег. Друзей. Родителей.

Собственной жизни.

Сколько я представлял себе, как это у нас будет. Потом на дерьмо исходил от ревности, что это не я. А теперь бы все отдал, чтобы это не я был, не я, сука, чтобы только не захлебываться от бессильной ярости к тем, кто это все срежиссировал. Кто устроил. Кто участвовал.

Они все заранее рассчитали. Я плохой актер, у меня не вышло убедительно сыграть похуиста. Саймон меня вычислил.

Этот гондон ждал, когда я уеду, чтобы я не смог им помешать. Он точно знал, останься я здесь, обязательно бы нашел способ вывезти Машу. В конце концов вернул бы им полмиллиона, пусть на это понадобилось время.

Но я опоздал. И теперь мне ничего не остается кроме как медленно напиваться под Машиной спальней, так же медленно курить и думать. Много-много думать.

глава 26

Маша

Просыпаюсь от противного зудящего звука над ухом. Он то появляется, то исчезает, я с трудом разлепляю глаза. И сразу же забываю о надоевшей мошкаре. Гораздо больше меня интересует то, что я вижу.

Где я? Надо мной незнакомый потолок, подо мной незнакомая кровать. Вокруг незнакомые стены и мебель.

Первая мысль — я еще сплю, и мне снится сон. Надо просто сделать над собой усилие, проснуться, и все исчезнет — и потолок, и кровать, и комната. А я окажусь в своей постели в нашей с Оливкой комнате в общежитии университетского кампуса.

Зажмуриваюсь, делаю усилие и... ничего не происходит. Я в той же комнате.