Золотые рельсы - Эрин Боумен

того ковбоя и шел по нему до Прескотта. Я решил, что сначала найду его, потом тебя. Но его не оказалось дома, а его жена оказалась проворнее меня, она вырубила меня и связала в амбаре. Думаю, хотела получить деньги за мою голову, но тут появились ребята, и…

— И ты решил прикончить Джонса и Хоббса, — рычит Босс.

— Нет, это…

— Не пытайся меня обмануть, Мерфи! Диас сказал, это сделал ты!

— Диас ничего не знает, — отмахиваюсь я. — Их прикончила та женщина. Я слышал шум, а когда мне удалось освободиться и попасть в дом, Джонс и Хоббс были уже мертвы. Диас объявился через минуту, та женщина выстрелила в него быстрее, чем я мог слово сказать. Он умчался, думая, что я вас предал. А я постарался заслужить доверие женщины и ее мужа. Они не имеют ни малейшего представления о моих истинных намерениях.

Босс хмурит брови, обдумывая сказанное мной.

— Мне нужен только ковбой. Почему ты сразу не пристрелил женщину?

— Я подумал, мне легче будет втереться к нему в доверие, если я сделаю вид, что помог его жене, — цежу я сквозь зубы. — И потом, она беременна.

— Ты всегда был слишком добрым, — замечает Босс, — и это не так плохо. Совсем нет. Чтобы управляться с такой компанией, совесть необходима, и из тебя мог бы однажды получиться отличный главарь.

— Совесть? — я едва сдерживаю смешок. — Вы убиваете женщин и детей!

— Я не убил ни одной женщины. И ни единого ребенка, — рычит он. — И тебя ни разу не заставлял!

Я хочу возразить и понимаю, что это правда. Все время, что я провел в банде, я ни разу не видел, чтобы Лютер Роуз стрелял в кого-то, кроме взрослых мужчин. Он оставлял женщин и детей другим. А сам только смотрел. Будто то, что он не расправлялся с ними собственноручно, делало его благороднее.

— Я часто спорил насчет этого с братом, — продолжает он. — Говорил, что нет необходимости убивать невинных, но он считал, что это удовлетворяет жажду крови парней и держит их под контролем. Настоящие злодеи — это те, кто стоит ниже босса. Понимаешь, о чем я говорю, Мерфи? Мы с тобой похожи, ты и я. Мы оба видим, что зло — это зло, а это нужно понимать, если хочешь стать боссом. Надо уметь отличать добро от зла, чтобы управлять бандой, и знать, что можно простить ребятам, а за что они немедленно схлопочут пулю между глаз.

Я не верю своим ушам.

Лютер Роуз кладет руку мне на плечо.

— Я хочу тебя простить, Мерфи. И зная, что ты отыскал ковбоя и все это время хотел найти меня, чтобы сдать его, я могу это сделать. Давай выпустим ему кишки, чтобы ты мог когда-нибудь вернуться домой и занять мое место. Ты — единственный из оставшихся у меня ребят, кто способен на это. Что скажешь, сынок?

То, как он называет меня сынком, переворачивает мне душу. Его теплая и сильная рука на моем плече, он смотрит на меня и видит кого-то, достойного любви. Он говорит так, словно гордится мной, словно я достоин того, чтобы стоять рядом с ним. Он поднимет меня, вылечит мои раны, позаботится обо мне и станет мне отцом, если я позволю ему.

Но я никогда не смогу забыть, что именно эти теплые сильные руки вырезали когда-то розу у меня на предплечье, избивали меня бессчетное количество раз, и ни разу не помешали убийствам невинных людей.

— Я — не твой сын и не хочу им быть. Я хочу уйти из банды.

Он хмурится.

— Обидно это слышать, правда, жаль. Я многому мог бы тебя научить. Но я — хозяин своего слова, а ты говоришь, что нашел того ковбоя. Отведи меня к нему, наш уговор в силе. Я отомщу, а ты будешь свободен.

Так трудно не улыбаться, черт возьми. Даже при том, что у меня болит все тело, а пульс словно грохочет в ушах, рот сам растягивается от уха до уха. Я подавляю это желание, сохраняя серьезность на лице.

— Я не могу отвести тебя к нему, — говорю я. — Он отсиживается в лесу и сторожит единственную узкую тропу, которая ведет к его поляне. Она все время под присмотром, так что, если туда сунуться, они перестреляют всех по одному еще в пятидесяти ярдах от дома.

Разумеется, это не так, но откуда Боссу это знать.

— Так как же…

— Я сам приведу его к тебе.

Неважно, что таков наш план. Довольный Босс злобно улыбается, а я чувствую себя крысой, ублюдком, комком грязи на дне лужи. Ведь как бы тщательно мы ни продумывали детали, все предусмотреть нельзя. И я подставлю Джесси Колтона под удар. Это может привести его к смерти.

— Когда? — спрашивает Босс.

— В воскресенье. Садитесь на поезд в южном направлении в Селигмане. Я позабочусь, чтобы ковбой оказался в нем еще до Прескотта. Возьми Диаса и остальных для подкрепления. Встретимся в вагоне-ресторане.

Босс раздумывает с минуту, не сводя глаз с моей окровавленной физиономии. Конечно, он предпочел бы свести счеты с убийцей брата прямо завтра, но отлично понимает: в таком виде пригласить кого-нибудь прокатиться со мной на поезде я не могу. Это будет слишком подозрительно. Он мне верит, не конца, но все же…

— Хорошо, в воскресенье, — говорит Босс наконец. — Но сначала скажи мне, как зовут этого ублюдка. Я не отпущу тебя без залога.

Я надеялся этого избежать и знаю, что Колтоны на это надеются. Но мы понимали — заручиться доверием Босса будет легче, если сказать ему имя. К тому же Диас знает какой участок принадлежит Колтонам в Прескотте. Им ничего не стоит расспросить людей в округе и все узнать самим.

— Того, кто тебе нужен, зовут Джесси Колтон.

— Джесси Колтон, — повторяет Босс, его губы расползаются в ухмылке. Потом он наклоняется ко мне, черты его лица застыли, в глазах злоба, и говорит: — Если надуешь меня, Мерфи, твоя мать заплатит в десять раз дороже. Слышишь? Не приведешь Джесси Колтона в воскресенье, она потеряет палец.

И за каждый следующий день еще по одному, если моя месть будет отложена. После пальцев рук наступит очередь пальцев на ногах. Когда их не останется, твоя мать получит красивые шрамы. Я слышал, за порезанных шлюх неохотно платят, и будет очень жаль, если она не сможет зарабатывать себе на жизнь.

Изрыгая эти угрозы, он дико вращает глазами — этот кровожадный ублюдок, который клялся, что не причиняет вреда женщинам и