Девушка, которая не любила Рождество - Зои Брисби

Я купил билет на первый утренний поезд. Придется провести ночь здесь. Я не мог вернуться в гостиницу, рискуя встретить тех, кому причинил боль.

Я расположился на деревянной скамье – не сказать чтобы с комфортом, зато в тепле. Один из своих пакетов я сунул под голову вместо подушки. Я был похож на бродягу. И в каком-то смысле им и был: без привязанностей, без корней, без семьи.

Утром меня разбудил звук свистка. Мой поезд приближался к станции. Я схватил багаж и вскочил в вагон. Всклокоченные волосы, мутные глаза, помятое лицо – должно быть, я выглядел пугающе.

Когда поезд тронулся, я выглянул в окно, чтобы попрощаться с Почтограбском. Церковная колокольня возвышалась над деревней, и я представил себе, как торговцы с рождественского рынка устанавливают свои палатки на площади. Интересно, Лали уже проснулась? Прочла ли Анжелика записку, которую я оставил? Предложил ли Николя свою рукопись другому издателю?

Я отвернулся, чтобы не думать об этом, и стал искать свободное место. В канун Рождества в поезде оказалось на удивление много народу. Я заметил пожилую женщину, сидевшую на скамейке, рассчитанной на двоих. Она была очень нарядной – идеальная прическа с кудряшками, жемчужное ожерелье, идеально выглаженная юбка чуть ниже колен. Ручки, покрытые мелкими коричневыми крапинками, она сложила на коленях, словно ученик, готовый отвечать учителю.

– Можно сесть рядом с вами? – спросил я.

Она обернулась ко мне, и я был поражен живостью ее взгляда.

– А вы случайно не наркоман?

– Нет! Почему вы спрашиваете?

Она указала на меня и окинула взглядом с ног до головы. Действительно, выглядел я не лучшим образом.

– Просто тяжелая ночь, – объяснил я.

Мгновенно успокоившись, она улыбнулась и похлопала по сиденью.

– Конечно, мой дорогой. Садитесь.

С трудом затолкав чемодан и пакеты в багажный отсек, я уселся. Я собирался погрузиться в свои мрачные мысли, но, кажется, у моей попутчицы были другие планы.

– Я возвращаюсь к дочери, Леони. Я ездила к другу, Алексу, это первое Рождество его ребенка, и я не могла такое пропустить. Мы устроили настоящий праздник! Я так люблю это время года, а вы?

Я пожал плечами.

– А я – не очень.

– Почему?

– Не люблю, когда меня заставляют быть счастливым.

– Никто не может вас заставить! Что вы, дорогуша!

– Эти огоньки, гирлянды, песни… Весь этот арсенал, принуждающий верить, будто Рождество – лучшее время года! Заставляющий всех погружаться в дурацкое коллективное блаженство.

Пожилая женщина нахмурилась.

– Вообще-то, я говорила о зиме.

– О, простите!

– Я думала, дорога покажется долгой, но теперь чувствую, что все становится гораздо интереснее.

Она протянула мне маленькую руку.

– Меня зовут Максин, мне пятьдесят лет.

Я с удивлением посмотрел на нее. Вокруг ее глаз залегли глубокие морщины – от множества улыбок. В уголках губ тоже были морщины – оставленные тяжелым горем и глубокими переживаниями.

Она сделала разочарованную гримасу и проговорила:

– Ладно, вы меня раскусили! Мне слегка за пятьдесят. Но я уверена, что однажды кто-нибудь мне поверит.

Она все еще протягивала мне руку. Я пожал ее.

– Меня зовут Бен.

– Чудесно. У нас есть несколько часов, чтобы во всем разобраться. И нам для этого кое-что понадобится.

– Кое-что?

В ответ Максин достала из-под сиденья огромную сумку, поставила ее себе на колени и стала доставать оттуда всякую всячину – от пачки бумажных платочков до автомобильной мигалки и странной сложенной шапки.

Перехватив мой удивленный взгляд, она расправила шапку и сказала:

– Вам нравится мой тоорцог? Это традиционный монгольский головной убор.

Не дожидаясь ответа – да и что тут можно было ответить? – она взяла термос и две маленькие чашки из нержавеющей стали и налила в них дымящийся напиток.

– Держите! Выпейте, вам это пойдет на пользу.

Это было скорее приказом, чем советом, но я принял угощение. В конце концов, чем мне повредит глоток утренней травяной настойки? Должно быть, это что-то из бабушкиных рецептов…

На всякий случай я подождал, пока она выпьет первая. Она осушила чашку залпом. Тогда я сделал глоток и… испытал два невероятных ощущения. Во-первых, я обжег язык. Но она тоже это пила! Как у нее только язык не обуглился?! А во-вторых, я почувствовал, как по горлу разливается тепло, как от хорошей выпивки.

– Это же не просто травяной настой! – воскликнул я.

Она с гордостью улыбнулась.

– Я добавила кое-что по своему рецепту.

– Бензин?

Она рассмеялась и пихнула меня в плечо – совсем как Лали и Анжелика.

Несмотря на огонь, разгоравшийся в моем пищеводе, я сделал еще глоток и почувствовал, как напряжение покидает меня.

– Теперь мы можем поговорить. Так что же с вами случилось?

Я коротко описал Максин историю своего пребывания в Почтограбске.

Она закрыла глаза, чтобы сосредоточиться, и слушала мой рассказ. Я закончил, но она продолжала сидеть с закрытыми глазами. Я подождал немного, но ничего не происходило.

– Максин?

Она что, уснула? Моя история ее убаюкала? Вот повезло, попал на старушку, подверженную нарколепсии!

– Максин!

И вдруг меня осенило: она умерла! Теперь мое невезение не просто ранит тех, кто мне нравится, – оно убивает ни в чем не повинных девяностолетних старушек!

Нужно позвать на помощь? Сорвать стоп-кран? Я бросал отчаянные взгляды на других пассажиров, но никто ничего не замечал.

– Ну что ж, думаю, что… – вдруг заговорила она как ни в чем не бывало.

Я подскочил на месте.

– Вы не умерли?!

– Нет. Жаль, что приходится вас разочаровывать. Напомнить вам, что мне всего пятьдесят? У меня еще вся жизнь впереди!

Мне захотелось обнять ее.

– Но почему же вы сидели так неподвижно?

Максин покачала головой.

– Я думала. В этом вся трагедия вашего поколения: вы не умеете просто взять и остановиться.

Она налила себе еще стаканчик. Я протянул ей и свою чашку.

– Нет, вам уже достаточно. Вы к такому не привыкли. Я обычно лью сюда слишком много домашней настойки – чтобы такое пить, нужно крепкое здоровье.

Максин посмотрелась в оконное отражение, проверяя, все ли в порядке с прической. Кудряшки оставались безупречными.

– Что ж, займемся серьезными вещами, – сказала она, потирая руки, и откинулась на спинку своего сиденья.

И я вдруг понял, что ошибся с выводами – Максин была не ученицей, а учителем.

48

– Лали рассердилась, и это вполне объяснимо. Кому понравится, когда тебя обманывают и выставляют котом гороховым.

Это был первая «лекция» Максин, которую я услышал. И хотя она слегка путалась в выражениях, я понял, что она хотела сказать.

– Но я хотел как